Я терпеть не мог Егора Летова. Он мне казался примером всего плохого, что случилось с российской музыкой. Героем шуток и автором песни «Всё идет по плану», что поют нетрезвые ребята в кожаных куртках, которых принято обходить стороной. Летов казался жупелом, демоном, героем красно-коричневого реванша девяностых, сторонником Эдуарда Лимонова и Геннадия Зюганова, певцом любителей дешевой водки и грошовых стихов. Ну как такого любить?

Как-то так было до 2006 года, пока мой друг и однокурсник Миша, приехавший из маленького городка в Тамбовской области и подружившийся со мной на почве любви к Radiohead, не поставил мне «Русское поле экспериментов». Для меня, совершенно юного книжного мальчика, не готового к таким походам на край ночи, это было сокрушительно. Как-то так было, пока мой друг и барабанщик моей группы Сережа не рассказал об альбоме «Прыг-скок», заглавная песня которого представляет собой одно большое переживание умирания и которую страшно слушать перед сном.

Как-то так было до тех пор, пока в журнале «Афиша» не вышло интервью Максима Семеляка с Летовым, а потом про Летова написал Rolling Stone, а потом был прочитан кушнировский «100 магнитоальбомов советского рока», где Летову и смежным с ним проектам было уделено много места.

Как-то так было не только у меня, но у многих. Хорошие люди из хороших журналов выросли на Летове и подарили его нам, а переиздания «Солнцеворота» и «Невыносимой легкости бытия» показали, какой должна быть психоделия по-русски. Вышла «Долгая счастливая жизнь», вышла «Реанимация» с ее жутким заглавным треком, вышли «Зачем снятся сны». А потом Летов умер — и с новой волной интереса началась его канонизация: переиздания, каверы.

Я намеренно начал рецензию на книгу Александра Горбачева «Он увидел солнце» с собственной истории. Мне кажется, что книга эта, как и семеляковское исследование 2021 года «Значит, ураган», во-первых, как раз про то, как образы, с которыми у многих ассоциировался Летов, оказывались совсем не тем, что нам представлялось, а во-вторых, про то, как лидер «Гражданской обороны» нас всех перепахал. Черт, даже вот эти повторы как средство выразительности — они тоже откуда-то оттуда, из летовских строчек.

Летов был как тот старик из «Один дома», который пугал главного героя своим безумным взглядом и бородой, а потом спасал.

Летов — это герой, с которым ты или выстраиваешь какие-то отношения, или рвешь любую связь, потому что он засасывает, впитывает тебя в себя, — я не знаю, как еще описать. Я решил эти отношения сохранить, хотя не назову себя ни большим фанатом, ни страстным поклонником. Но, в отличие от работ других больших и важных героев рока на русском — Бориса Гребенщикова, Петра Мамонова, Леонида Федорова — летовское электричество меня прошибает.

Собственно, про нас — про страну, которая Летова несколько раз отторгала, а потом всё-таки полюбила, — и написал книгу Александр Горбачев.

Тут я повторюсь за многими коллегами, но сообщу дежурное: это реально первая литературная биография Летова («Значит, ураган» — это именно что исследование, пусть и замечательное). И максимально подробная, дотошная.

Тут лихо и бодро рассказывается, как Летов записывал грошовую психоделию, бежал от врачей и государства, путешествовал по стране с Янкой, жил где придется, знакомился с удивительными людьми, рвался на сцену, записывал в кратчайшие сроки десятки своих и чужих альбомов на великой домашней студии, вступал в партию, выступал за партию, посылал эту партию, и так далее. Это куча анекдотов, которые совершенно теряются вне книги: от сорванных концертов до комичных политических похождений, от походов в лес до любви к животным — это надо читать. Это стихи и фото. Это песни.

Горбачеву достался неподъемный объем материала, который всячески оберегали фанаты и наследники. На ютубе можно найти всё: от записей группы «Посев» до ролика «Егор Летов лежит и кричит». Вдова Летова Наталья Чумакова продолжает ревизию каталога музыканта и регулярно доиздает и переиздает то, что сам лидер «Гражданской обороны» не успел выпустить при жизни. Есть сотни интервью. А к ним плюсуются еще и интервью, взятые для книги.

Удивительно, что Горбачев смог перелопатить всё это, употребить, не утонуть и аккуратно расставить по местам в компактном виде. «Он увидел солнце» — это четыре сотни страниц, включая фотографии и примечания. Четыре сотни плотного потока данных, от которого при этом не сходишь с ума.

Не менее удивительно, что у Горбачева получается уместить в книгу не только собственно жизнь Летова, но и прочие обстоятельства, этой жизни потворствовавшие. Недаром книга называется «Егор Летов и его время». Горбачев находит время и возможность рассказать про вдохновлявших Летова обэриутов, про московский андеграунд начала восьмидесятых, про свободный дух новосибирского Академгородка, про ельцинские реформы и расстрел Белого дома, про «Наше радио», про новое общество потребления нулевых и тот самый чемпионат мира по футболу 1990 года, без которого не было бы, наверное, альбома «Прыг-скок». Горбачев вводит во вселенную Летова женщин — они всегда были рядом, от Кари Унксовой до Юлии Шерстобитовой, от Янки до Чумаковой, но им как будто не давали места и слова и вот дали, наконец.

Так у автора не в первый раз. Горбачев уже рассказывал историю России и через призму медиарынка (афишевская «История российских медиа»), и через поп-хиты («Не надо стесняться», опус магнум всей постсоветской музыкальной журналистики), и через биографию «Спартака» («Один за всех»), и через судьбы рок-андеграунда («Песни в пустоту»). «Он увидел солнце» — триумф этого метода. Тебе за сутки-двое рассказывают о том, как жила страна последние 40 лет и как на фоне этой страны жил один из самых ярких ее героев. Ярких и неоднозначных.

В девяностые годы, став попутчиком Лимонова и Дугина, поддержав Зюганова, запустив «Русский прорыв», Летов умудрился наговорить много диких, неприличных, глупых и просто людоедских вещей, в которых он активно выступает за насилие в самых его мрачных формах.

Последнее ведь легко: культурная журналистика долго воспевала Мамонова и Курехина, Хаски и Прилепина, игнорируя их цветущую сложность, переводя все их шероховатости в поле эстетических игр с реальностью. Но это как раз упрощение для того, чтобы спасти себя. Сила Горбачева в том, что он себя решает не спасать, не оправдывать, не обелять.

Горбачев очень четко показывает, как, с какой интонацией можно (нужно?) говорить о тех людях, которые навсегда отпечатались в нашей культурной памяти и которые при этом были совсем не положительными героями.

Это ведь очень сложно: переступить через себя и сказать, что тот же любимец журналистов Хаски, да, ездил на Донбасс, и нет, это было не только эстетическое влечение. Нужно просто взять и сказать: да, с нами долго будет вот этот герой, но он говорил такие вещи, и стирать их просто потому, что они неудобные, нельзя. А иногда, осознав это совершенное зло, стоит и промолчать (собственно, так Горбачев эффектно и поступает в книге — как, вам лучше увидеть самим, не буду пересказывать). Не оправдывать, не обличать — промолчать. А потом попытаться найти объяснение. Горбачев, кажется, нашел — и оно меня устраивает (опять же, как, вам лучше прочитать самим — и решить самим).

Почему же Летов остается с нами? А он вот такая неудобная, но важная скрепа. Благодаря своим песням, где он сказал про всё, Летов — человек, нашедший слова для людей самых разных возрастов, гендеров и политических взглядов. Как-то выяснилось, что и политик в пиджаке с триколором в лацкане, и иноагент за рубежом, и популярный рэпер, и официозный рокер — все они Летова чтут и любят.

Собственно, перефразируя песню нашего героя про Ленина, Летов — это молоток, которым нас вбивают, Летов — это всё, что нами управляет, Летов — это танки, которыми нас давят, Летов — это истины, которыми нас травят. Забавно, что автор книги как-то процитировал эти строчки, говоря про Дональда Трампа, а их можно применить и к самому Летову, и к кому угодно. И так с любой летовской строчкой. Ее можно применить к чему угодно, ею можно озаглавить статью, ее можно ввернуть в разговоре, ее можно переиначить под себя. «Он увидел солнце» — книга о том, как эти строчки выросли.

Истории с реанимацией и канонизацией Летова, начавшейся еще в нулевых, не хватало финального аккорда — ультимативной биографии, которую можно посоветовать кому угодно, которая при этом сторонится лишнего обожествления персонажа и не избегает острых углов. Вот теперь эта биография есть.

С «Он увидел солнце» Горбачев превращается в нашего нового важного сторителлера, каталогизатора, описателя новейшей российской и постсоветской истории. «Он увидел солнце» — это энциклопедия постсоветской жизни. Жизни, которую прожил Егор Летов и которую мы теперь вынуждены доживать без него. Хочется добавить «долгой и счастливой», но в этом, увы, уверенности нет.