Режиссер Дина (собственно, режиссер фильма Тома Селиванова), доплыв на моторке до середины Рыбинского водохранилища, жалуется звукооператору Йохану (Антон Риваль, снимавшийся во «Французе» Андрея Смирнова и «Кракене» Николая Лебедева), что не может в этом месте снять ничего путного. Он записывает звуки, а она снимает бессюжетные видео, близкие к видеоарту, чтобы запечатлеть то, что осталось от трудовых лагерей Советского Союза. Под Рыбинским водохранилищем — затопленный в 1940-х город, мостовые и монастыри. «Это озеро построено на костях», — говорит Дина Йохану. «Здесь был построен лагерь, чтобы построить водохранилище», — объясняет она. Рыбинское рукотворное море было создано в рамках строительства Рыбинской ГЭС (1935–1955), и строили электростанцию заключенные ГУЛАГа. Внезапно Йохану приходит в голову мысль — устроить акцию «Возвращение имен», прокричать воде имена тех, кто умер на стройке.

«Пепел и доломит» — это бесконечность северной красоты, мха и камня, гладь и рябь озера, лодка, качающаяся в отраженном в воде небе. В центре этой красоты находится сомневающаяся документалистка, размышляющая вслух, есть ли у нее право говорить за тех, чей голос отняли и кого уничтожили. Но, как и в этом эпизоде, так и во всем фильме возвращение имен и попытка приблизиться к черному ужасу, к расчеловечиванию, к наследию жертв и к следам палачей оборачивается странным «буль-буль». Йохан и Дина не только не найдут ответов (да и возможно ли это в формате кино?), но даже, кажется, не в состоянии сформулировать вопросы о неудобном прошлом, которое в России имеет свойство никогда не заканчиваться.

Это дебютный полный метр Томы Селивановой рассказывает о тяжести прошлого в зелено-каменистых пейзажах Сандармоха и Магадана. Снять в 2023 году фильм, касающийся истории репрессий и лагерного наследия, в современной России, где занимающийся работой именно с этим наследием правозащитный центр «Мемориал» был объявлен иноагентом и ликвидирован, — очень смелая затея. В этом большая заслуга и сила картины — представить бесконечную гладь Рыбинского водохранилища как кладбище советского народа, сообщить важное знание тем, кто еще не долистал до этой страницы российской истории. Вместе с тем от него не остается тяжелого ощущения — напротив, кажется, что фильм парит в воздухе, в нем повисают неестественные диалоги и нелогичные поступки героев. Хотя всё начинается очень хорошо, в духе отстраненности Анри Брессона и Эжена Грина, герои Селивановой учат французские слова, а камера демонстрирует значения слова, словно помогая им (да и зрителям тоже) определить координаты этого мира.

Хочется сказать спасибо стримингу Premier, что «Пепел и доломит» теперь могут посмотреть все, а не только критики и участники киноиндустрии. Роттердамский кинофестиваль уже третий год подряд, после вторжения РФ в Украину, бросает вызов общеевропейскому запрету на показ российского кино в рамках больших киносмотров. Это прежде всего фестиваль экспериментального кино, в 2023 году на нем в секции Big Screen Competition показали автобиографичный фильм Натальи Мещаниновой «Один маленький ночной секрет» — о девочке, подвергающейся абьюзу со стороны отчима, и он до сих пор не появился в России ни в прокате, ни на стримингах. А в этом году в программе Bright Future — «На этой земле» Ренаты Джало, черно-белый фильм о пионере авиации из русской деревни эпохи Ломоносова и Екатерины II (очень хочется, чтобы он повторил путь фильма Селивановой, а не Мещаниновой и добрался до зрителей). Короткометражка Селивановой «Корова» (можно посмотреть здесь) участвовала в программе Роттердамского кинофестиваля в 2019-м, а «Пепел и доломит» получил грант от фестивального фонда имени Хуберта Балса на разработку сценария в 2020 году.

Изображение в фильмах Томы Селивановой — это практически Андрей Звягинцев, за операторскую работу у нее отвечает бельгиец Флориан Берутти, и картинка как «Пепла и доломита», так и короткометражки «Корова» (2019) напоминает по движению, светотени и цветовой гамме Михаила Кричмана, оператора «Возвращения» и «Левиафана». Но вот чего у Селивановой нет, так это Олега Негина — постоянного соавтора Звягинцева. Сценарий в ее фильмах — это та черная дыра, куда засасываются все благие намерения — идеальное построение кадра, изображение, от красоты которого можно потерять голову, напряженный электронный саундтрек, сделанный Александром Гальяновым, экс-участником группы Shortparis.

Йохан ищет следы деда, попавшего в советский плен и пропавшего в нем без вести. Дед Дины был репрессирован. Это автофикциональная история, Тома Селиванова — внучка репрессированных, и хотя играет она не саму себя, но Дина предельно близка, чтобы стать ее альтер-эго. Селиванова рассказывает, что во время работы над фильмом целый год читала Варлама Шаламова.

В Сандармохе, в лесу могил, где расстреливали репрессированных людей, Дина с камерой падает навзничь на мох и камни. Об этом Селиванова рассказывает в интервью: «Я же входила в эту историю почти как турист, смотрела на всё глазами туриста. И впервые у меня включилась другая оптика в Сандармохе. Там я придумала вот эту падающую камеру: я просто поняла, что смогу так показать последнее, что видели люди, которых там расстреливали».

Без ее пояснений падения Дины и дрожащая камера в Сандармохе кажутся натужным поиском формы. От Селивановой ускользает (или она намеренно игнорирует) то, что у людей есть внутреннее видение, что идущие на расстрел могут видеть не столбы стволов, а совсем другие картины, что как обстоятельства, так и личности людей определяют их оптику. Заглянуть к ним в голову невозможно.

К тому же героиня Селивановой произносит банальный текст о том, что в Сандармохе похоронены как жертвы репрессий, так и палачи, «убитые и убийцы, все лежат вместе». «Странно, да? — говорит она Йохану. — Как будто это такая очень болезненная возможность примирения, путь к примирению. Наверное». Ведь если примирения нет, то всё может повториться снова. На сегодняшний день в России в местах заключениях находится 532 политзаключенных, по оценке «Мемориала». Всё повторяется? Или «оно» просто еще не закончилось?

Но так же, как оптика определяет то, что человек видит, так и «Пепел и доломит», или, точнее, отношение к фильму, меняется в зависимости от того, как на него смотреть. Как фильм о памяти, о следах репрессий, о безнаказанности палачей — это кринж. Но как фильм о молодых людях, о поколении, пытающемся нащупать травму своих родителей, бабушек и дедушек, но вместо этого булькающих в воду и падающих на мох, — это точное попадание, визуально безукоризненный рассказ о попытке нащупать свой голос, которая не увенчалась безоговорочным успехом. На этот раз.

Как сама Селиванова говорит в интервью: «Я понимаю, что в том, что сейчас называют универсальным словом “страх”, есть не только страх, там еще и вина, и стыд. Поэтому мы терпим и молчим. И это очень поддерживается нашей культурой: молчать и не высовываться. Я ведь даже не могла раньше задать вопрос на лекции, и не потому, что мне было стыдно, что я тупая. А просто ты станешь сразу видимой».

В попытке стать видимой и найти свой голос в дебютном полнометражном фильме не грех впасть в кринж и бульканье.