— В конце прошлой недели в новостях появилась информация о том, что вас объявили в розыск. Как вы отреагировали на такое известие?

— Я здесь ничего такого не вижу. Так и объясняю своим родным: здесь нет ничего удивительного, это обычная практика. Но вообще, любые такого рода «награды» со стороны фашистского режима я скорее оцениваю как признание правильности действий тех, кто с этим режимом борется.

— Не переживаете ли вы о безопасности родственников на фоне таких новостей?

— Ну конечно, я переживаю, естественно. Я вижу тенденции. Мы понимаем, что режим озверел. И поверьте историку: это не признак силы, это признак слабости. Это симптомы смертельно раненого зверя. Агония может быть долгой и страшной. К сожалению, по человеческим меркам, не короткой.

Но не сомневайтесь: то, что Путин делал 22 года, в итоге станет главным гвоздем в крышку гроба этого режима. История оценит это именно так. Сейчас нам кажется, что всё пропало… Но это не так. Да, ситуация ужасна, чудовищна, она не приносит радости. Какие тут вообще могут быть позитивные эмоции? Мы на войне. И она идет давно.

Для меня она началась не в 2022 году и даже не в 2014-м.

Так что все эти вехи — это логика моей политической карьеры. Меня много раз преследовали, и, конечно, мои близкие понимают, с кем связались, вольно или невольно. Это касается мамы, жены, друзей. Да, это опасная сторона истории.

Но если смотреть не только с личной точки зрения, а увидеть и исторический контекст, становится ясно: все действия режима сегодня — это проявление его слабости.

— Почему оппозиция не смогла помешать нынешнему триумфу диктатуры?

— Есть по крайней мере одна очевидная причина: все мы [оппозиционные политики] слишком много времени уделяли самим себе, нашим разногласиям. За этими выяснениями отношений и проморгали большую и страшную угрозу. Из этого надо делать выводы, что разногласия между нами, при всей их жестокости, вторичны по отношению к угрозе общего врага.

Главное, что нужно понять: раз не справились — значит, все виноваты. Все ответственны. И разговор об этом просто предлагаю прекратить. Ну чего спорить-то? Ну не чувствуешь ответственности? Ну не чувствуешь — и не чувствуешь. Бог с тобой. Не заставишь человека чувствовать насильно. Может быть, со временем осознаешь.

Вывод для себя я делаю такой: значит, тем более надо продолжать свой собственный бой, тем более делать то, что ты делал.

А почему не справились? Я вам скажу: там много было ошибок. Конечно, это целый исторический экскурс. Потому что, конечно, мой возраст и непосредственное участие в этом позволяет вспомнить и сделать некоторые выводы. Но причина этого — где-то в 90-х. И даже, может быть, основные причины кроются в ошибках, преступлениях и предательствах 90-х годов.

Если говорить о моей мотивации и мотивации моих почти политических ровесников, с которыми мы вместе проходили через это, — и я, и Илья Яшин (с которым я дружу 24 года), и Алексей Навальный, — мы все приходили в «Яблоко» в свое время с мотивацией. В 90-е годы Ельцин, Гайдар, Чубайс — они наши надежды не оправдали.

Я закончил школу в 1990 году и поступил в университет. А в августе следующего года был на площади перед Мариинским дворцом во время путча. Я человек этого поколения. Я рос в перестройку, когда лозунг свободы появлялся.

Я помню, это было такое количество надежды, что ее невозможно было уместить в себе. Такие были эмоции положительные. И, конечно, то, что мы наблюдали: расстрел парламента, чеченская война, коррупция, невменяемый Борис Ельцин, царствие ему небесное… Да, мы бой за боем проигрывали, но, значит, тем более этот бой нужно продолжать.

— Вы были идеологом акции «Полдень против Путина» на выборах в прошлом году, а теперь говорите о необходимости подобных действий на выборах 2026-м в Госдуму. В чем смысл такого рода акций?

— В 2026 году будет проведена «специальная выборная операция». Для чего она нужна Путину? Чтобы показать, что якобы все за него. Он наш враг и диктатор, и цель сопротивления состоит в том, чтобы его план сорвать. Его план — гадкий, отвратительный, как и все его планы. Он хочет снова лишить людей голоса. Это будет делаться через страх, репрессии, снятие конкуренции. И всё это будет происходить на фоне войны.

Мы должны попытаться найти формы демонстрации того, что это не так. Демонстрации, которые позволят нам самим, элитам, стране, соседям, европейским политикам, нашим союзникам увидеть, что оппозиционных россиян много.

Какая форма этого может быть, мы еще не знаем. Помните президентскую кампанию, так называемую специальную президентскую операцию? Кто мог предположить появление Дунцовой? И кто мог предположить очереди за Надеждина? Там хоть за бутылку газировки бы встали очереди — только напиши на ней «За мир». Этого никто не мог предположить.

Я не согласен с некоторыми коллегами по Антивоенному комитету, которые утверждают, что у режима большой запас прочности. Мне так не кажется. Но даже если это так, то меч Гриффиндора надо ковать всё время, потому что он когда-нибудь обязательно пригодится.

— Считаете ли вы, что нужно продолжать заниматься политикой в легальном поле, так как это делает, например, Дунцова?

— Считаю, что надо заниматься. Когда мне говорят: вот, мол, всё ваши фонарики, фонарики (отсылка к акции ФБК 2021 года, когда сторонники Алексея Навального выходили на улицу с фонариками. — Прим. ред.)… А что лучше: человек с фонариком выйдет или тихо будет дома в депрессии сидеть? Или, еще хуже, перейдет на сторону зла? Или постарается сопротивляться?

Вы такие все опытные бойцы — и я себя к ним отношу — прекрасно всё понимаете, что это бессмысленно, что [независимых] кандидатов не зарегистрируют. Но мы ведь тоже были когда-то молодыми, менее опытными и тоже проходили через свои университеты — политические. И теперь вы хотите, чтобы я отговорил этих ребят, сказал им, что всё это делать не надо, что это бессмысленно? Нет, я этого делать не буду. Потому что я уважаю политическую субъектность. Я вообще людей уважаю. Я не считаю их стадом. Я считаю, что каждый сам принимает решение.

Да, если у меня будет возможность, я буду говорить с этими ребятами — о том, насколько опасно то, чем они занимаются. Но не в том духе, чтобы разогнать всех по углам. А чтобы не было иллюзий. Но отговаривать? Нет. К тому же это в большинстве случаев бессмысленно.

— Что может стать катализатором политических изменений в России?

— Конечно, перемены возможны только в случае отстранения Путина от власти по тем или иным причинам. Потому что сам он на перемены уже не способен. Всё — точка невозврата пройдена. Слишком много преступлений, убийств, разрушений. Он не остановится. Даже если подпишет какую-то бумагу о перемирии, это не будет означать, что войне положен конец.

Если его остановят на украинском фронте, он развернет «око Саурона» внутрь России — продолжит подавлять всех, кто громко думает. Таких, как Ройзман, Шлосберг. Понятно, что маховик репрессий будет идти в эту сторону.

Поэтому любые реальные перемены начнутся только тогда, когда уйдет человек, с именем которого напрямую связана эта война. Я понимаю, что украинцам покажется ужасным то, что я скажу, но Россию он уничтожает гораздо дольше и гораздо яростнее.

Потому что столкнутся с колоссальным грузом проблем, полной утратой легитимности. Никого народ не выбирал, опять кого-то назначат — и что тогда? На кого валить всё это? Как этим управлять?

Я не знаю имен тех, кто придет. Не знаю, что они будут делать. Но я знаю, что должны делать мы. Когда они начнут «проветривать» — а им придется, не из любви к свежему воздуху, а потому что там настолько будет ядом, кровью, смрадом пахнуть после этого упыря, что иначе нельзя, — наша задача будет вставить ногу в эту дверь, когда они ее приоткроют.

Что мы должны делать? Я обсуждаю это с друзьями — с Ильей Яшиным, с Владимиром Кара-Мурзой. Мы с теми, кто точно намерен вернуться. Я называю нас «партией первого рейса». Только Володя и Илья полетят в Шереметьево, а я — в Пулково. Это должно произойти одномоментно.

И я всем говорю: мы должны повторить путь Алексея Навального. Он показал нам, как надо. Прилететь в Россию — даже без гарантий безопасности. Каждый будет решать для себя, но это и есть настоящая политическая задача сопротивления — не дать им захлопнуть дверь, не дать окончательно задушить страну.

Вот конкретный сценарий. Прилетает группа — нас потенциально 40–50 человек. Власть в турбулентности, не понимает, что делать. Они могут арестовать нас — и всё, история закончится. А могут не арестовать. И если не арестуют — вот тогда и начнется важнейший момент. Потому что мы вернемся не для того, чтобы молчать или собирать грибы. Мы вернемся с политической повесткой.

Первое, что мы сделаем в Петербурге, — инициируем создание комиссии за досрочные выборы Учредительного законодательного собрания Петербурга. Чтобы вернуть власть горожанам, как и написано в программе «Европейского Петербурга».

Путь Навального — это путь всех, кто действительно хочет вернуться, кто честно называет себя его соратником. Навальный пошел первым. Мы — за ним. Мы не сможем управлять ситуацией внутри страны. Но когда там начнется то, что, по моему мнению, неизбежно, главное — не испугаться, но и не быть глупцами и безумцами.

Нужно быть умными и храбрыми, как Алексей Навальный.