Алиса Коваленко родилась в Запорожье в 1987 г. Изучала документальное кино в Киеве и в Польше. В 2014 году она сняла первый фильм «Сестра Зо» о бывшей футболистке, ищущей себя после завершения спортивной карьеры.

В 2015 году на IDFA — Международном фестивале документального кино в Амстердаме — состоялась премьера ее первого полнометражного документального фильма «Алиса в стране войны» (сорежиссура — Любовь Дуракова). Автобиографическая неигровая драма рассказывает о травме плена, пережитого Коваленко на Донбассе: в 2014 году она работала над фильмом о боевых действиях в Донецкой области, когда ее остановили на блокпосту пророссийских боевиков. Ее несколько часов допрашивали и обвиняли в том, что она украинский снайпер, после чего российский офицер отвел ее в квартиру и подверг сексуализированному насилию. После нескольких дней допросов ее освободили.

Опыт работы в Донбассе побудил Коваленко к запуску следующего документального проекта «Экспедиция 49» — о жизни пяти подростков, которым выпала возможность отправиться в Гималаи. Изначально фильм должен был иметь совсем иную тональность, но российское вторжение в Украину полностью изменило замысел. Именно 24 февраля Алиса в рамках работы над фильмом оказалась на Донбассе и провела там в общей сложности шесть дней, став свидетельницей полномасштабной агрессии России. Двое главных героев пропали без вести. Коваленко сказала, что этот опыт заставил ее почувствовать себя «бессильной как документалист» и задуматься об уходе из кинематографа.

Тогда Коваленко сначала пошла в военкомат, но, столкнувшись с военной бюрократией, вступила в штурмовое подразделение Украинской добровольческой армии, выполнив свое обещание:

После четырех месяцев на Киевском и Харьковском направлениях и роспуска ее подразделения Алиса всё-таки вернулась к кино — и в 2023 году на Берлинале состоялась премьера финальной версии фильма, который получил название «Мы не угаснем». Наконец, новая картина «С любовью с фронта» (международное название My Dear Theo, Украина–Польша–Чехия) впервые была показана в основном конкурсе форума документалистики CPH:DOX (Копенгаген), а прямо сейчас в Киеве фильм участвует в конкурсе Docu/Украина.

По форме «С любовью с фронта» можно назвать лирической хроникой. Режиссер составляет повествование из трех пластов материала. С одной стороны — это видеодневники фронтовой жизни. С другой — врезки из семейного видеоархива, съемки жизни со своим сыном Тео, родившимся в 2020 году, обычные сценки игр, прогулок, веселой болтовни, которые, впрочем, здесь обретают совсем иное звучание. Алиса написала своему малышу десятки писем. Она начитывает их за кадром: о жизни и смерти, о любви и прощении, о будущем и памяти. Это не столько послания сыну, сколько архивация самой себя, чтобы Тео мог узнать, кем была его мать, если бы ей не удалось вернуться назад.

После киевской премьеры «С любовью с фронта» состоялся разговор Алисы Коваленко со зрителями.

— Конечно, сразу напрашивается вопрос, видел ли Тео этот фильм и что он сказал?

— Он видел его уже пять раз. И был на мировой премьере. Но перед тем мы ему решили показать в киевском кинотеатре «Кино 42». Это был такой закрытый, почти семейный показ. Мы его держали за руки со Стефаном — его отцом, моим партнером и продюсером (Stephane Siohan — французский журналист и корреспондент Liberation в Украине. — Прим. ред.). И Тео очень живо на всё реагировал. Он каждую сцену что-то спрашивал, вспоминал. Говорил: «Ой, я не помню эту книгу», «О, это я помню», «Ой, а здесь я, мама, это правильно, если я скажу, что я проваливаюсь в ностальгию?» — «Можно и так сказать» (смех). Злился на матерщину: «Что это вы тут?» Я говорю: «Слушай, ну мы на фронте, у нас стресс. Это можно».

— В фильме действительно много сложных, взрослых моментов. Может ли он понять всё?

— Я думаю, этот пазл сложится для него позже, все смыслы откроются потом, потому что все эти письма в фильме я писала в будущее. Я думала, что если погибну, а он вырастет и к нему придут все эти вопросы, то не будет никого, кто сможет ему на это ответить. И поэтому я пыталась сохранить что-то для будущего, чтобы он имел ответы от меня на важные вопросы.

Но на самом деле есть один очень интересный момент. Мы всегда берем его на Q&A (общение с публикой после сеанса), и каждый раз говорим, что, возможно, ты что-то скажешь. Но он никогда ничего не говорит, но был один ответственный Q&A в Копенгагене, и он так подошел, взял за руку, говорит: «Мама, я в тебя верю, ты сможешь сделать этот Q&A». И это было так щемяще. Он очень поддерживает меня на всех показах. Это очень ценно для меня.

— Что было наиболее трудным при работе над фильмом?

— Я до последнего момента не верила, что нам удастся трансформировать эти маленькие разрозненные фрагменты и письма в фильм. Когда я приехала к режиссеру монтажа, моей очень близкой подруге Касе, то сразу ей сказала:

Ну, я не знала тогда. Не было такого ощущения, что нам это удастся. И тем более всё было еще такое живое, и эта память была жива. И накануне начала монтажа погиб мой побратим Барс. И это было всё очень-очень тяжело, очень больно. Я не могла найти нужную дистанцию с этой памятью.

Но мы посмотрели с Касей 30 часов отобранного материала — на самом деле совсем немного для полнометражного документального кино. И еще 20 страниц писем, которые мы тоже прочитали. И Кася сказала: «Слушай, нет, не надо ничего, давай мы останемся там в этом кусочке памяти, потому что ты уже изменилась. И ты будешь меняться». То есть если ждать дальше до удобного момента, то это будет, опять же, бесконечное кино об изменениях, а иногда важно сохранить момент. Пребывание в моменте, ощущение момента. Поэтому мы решили остаться только в этих четырех месяцах существования нашего подразделения — ведь после того, как прилетело по нашей базе, погиб наш командир — Штык, оно просто закончило свое существование.

— Вы говорите, что этот фильм — послание Тео на будущее, но вероятно, что это еще и ваше послание к себе самой через какое-то время. И интересно, узнаете ли вы себя, скажем, через 10 лет.

— Это была наша жизнь, нашего подразделения и наши переживания только того времени. Сейчас, возможно, я бы не написала того, что написала тогда. Я уже чувствую иначе. Но важно сохранять эти состояния в определенные моменты, потому что мы потом забываем о них. Тем более, что и так с памятью всё тяжело, она хрупкая. Новые эмоции стирают что-то из старой памяти; эмоциональная память, память об ощущениях, еще более хрупкая. И поэтому хотелось сохранить эти ощущения, которые так быстро стираются.

— Алиса, вы фактически были на фронте дважды: сначала как режиссер, потом как военная. Можете ли сейчас сказать с учетом этого опыта, как война меняет человека?

— Ого, это очень философский вопрос. У каждого свой путь. Мне кажется, что на войне есть светлая и темная стороны. Светлая сторона: война аккумулирует близость, солидарность, взаимную поддержку. Также все экзистенциальные какие-то вещи становятся гораздо более выразительными. Отпадает всё неважное, и остается какое-то такое сердце, понимание, ощущение времени, ценности жизни, любви и чувств, дружбы.

— А темная сторона?

— Темная сторона — когда накапливается боль, накапливается злость, гнев, агрессия, и это начинает тебя разрушать. Это очень тяжелая внутренняя борьба, и порой у тебя нет силы сопротивляться темноте, она начинает вытеснять всё светлое. И я видела, как это происходило с некоторыми моими побратимами, как кто-то ломался. Труднее всего сопротивляться этой темноте и оставлять свет. Вот, извините… Война и весь ее опыт, конечно, меня меняли. Это были постоянно какие-то тоннели, из которых я выходила в новых мирах. Но только время дает тебе понимание, насколько ты изменился. Когда ты в моменте изменения, ты не можешь почувствовать, что именно происходит в тебе сейчас. Я, например, когда недавно пересмотрела «Алису в стране войны», мой первый фильм, я вообще не могла себя узнать. И я также увидела, сколько исчезло сейчас во мне того другого света, такого детского света.

И это о повзрослении на самом деле, повзрослении всех нас.

И начинаешь блокировать какие-то сектора. А потом понимаешь, что ты всё нахрен позаблокировал и просто ничего не чувствуешь. И эта пустота на самом деле пугает больше, чем боль. У меня был момент, это уже связано с фильмом, над которым мы работаем: о преступлениях сексуального насилия, насилия, связанного с конфликтом, о женщинах, которые прошли плен, пытки и сексуальное насилие. Это был момент, когда я почувствовала, что у меня внутри просто одна огромная дыра и ничего нет. Просто воздух. И это было очень страшно. Хотелось на самом деле почувствовать боль, потому что пустота была невыносимой. И я до сих пор не знаю, как с этим работать. Это тоже ежедневная рутинная работа, такая же, как на фронте. Надо научиться с этим жить и работать каждый день. Не так, что ты один раз решил, пофиксил — и всё нормально. Да, эти изменения происходят с нами постоянно, и сложно даже сказать сейчас, как-то глобально выделить какие-то тенденции, потому что мы внутри самого процесса. И, наверное, когда мы дойдем до какой-то точки, когда это закончится, мы сможем увидеть всю перспективу прошлого.

— Вопрос такой прямолинейный, но вот сейчас, когда уже фильм готов, и вы его видите со стороны, то как вы думаете, о чём он?

— Для меня он прежде всего об этой способности: несмотря на боль и трагедию, выделять свет, любовь, потому что у нас будет очень много болезненной памяти, с которой очень трудно продолжать жить, вдохновляться, бороться. И нам надо научиться выделять свет этой памяти и, наверное, этот фильм для меня всё больше, и больше, и больше становится об этом поиске света в тяжелой памяти. Я помню, когда погиб Штык. Это было невероятно больно. И я плакала очень долго, просто не могла остановиться, и мой другой побратим Барс мне сказал как-то: «Хватит. Возьми в себя в руки. Хватит». И я тогда сказала, и подумала для себя, что мне очень хочется вспоминать Штыка не только с болью, не только со слезами, но и со светом, потому что у нас было очень много прекрасных, смешных моментов вместе. И фильм об этом для меня.

***

Свой следующий проект «Следы» Алиса делает в соавторстве с режиссером и сценаристкой Марысей Никитюк. Этот фильм посвящен сексуализированному насилию, которому подвергаются украинские женщины со стороны оккупантов. Коваленко, сама пережившая подобный опыт, является членом организации SEMA Ukraine, защищающей интересы жертв изнасилований. Она говорит, что многие случаи замалчиваются, и хочет помочь другим жертвам своей работой и тем, что открыто рассказывает о своем опыте и реалиях российского вторжения.