В морг по доверенности
Иллюстрация: «Новая газета Европа»
Десятки тысяч семей в России ищут родных, пропавших на войне в Украине: мониторят чаты с фотографиями убитых и пленных, пишут обращения в Минобороны и Путину, годами ждут совпадения по ДНК и лично приезжают в печально известный на всю страну морг в Ростове-на-Дону в надежде найти тело военного. Ситуация сложнее, если посещать ростовский морг возможности нет: маленький ребенок на руках, инвалидность, нет денег на дорогу.
В начале 2023 года по чатам пропавших без вести прошла информация о «волонтерке Кате», которая ищет российских военных по доверенности. Друг другу ее рекомендовали матери и жены, которые отчаялись найти своих близких.
Издание «Ветер» разыскало эту волонтерку. Ею оказалась парикмахерша из Ростова-на-Дону Екатерина Снигирева. В одиночку она уже помогла сотням российских семей из разных регионов найти тела своих родственников. Раз в неделю Снигирева посещала ростовский морг, где хранятся тела погибших в Украине. Там она изучала татуировки, зубы и личные вещи убитых по описаниям, которые ей присылали родные военных со всей страны. Начала еще в 2022-м.
Но в начале 2025-го начальство морга положило этому конец — из-за подозрений, что делает она это небескорыстно. Не помогло и то, что Снигирева государству «социально близкая»: не раз возила гуманитарную и даже военную помощь в «ДНР» и «ЛНР», имеет за это награды и медали с правильной буквой «Z».
«Ветер» поговорил с волонтеркой Снигиревой и с родственниками, которым она помогла, и рассказывает, как устроен поиск пропавших военных.
Потери России за три с половиной года войны в Украине превысили 124 тысячи человек, следует из данных Би-би-си и «Медиазоны». Российские власти не раскрывают также и число пропавших без вести военных, но примерную цифру можно узнать из количества обращений их родственников. Так, в конце 2024 замминистра обороны РФ Анна Цивилева сообщила о том, что ведомство получило 48 тысяч заявок на проведение экспертизы ДНК от семей пропавших.
Результаты экспертизы сравнивают с останками тел, находящихся в Центре приема, обработки и отправки погибших (ЦПООП 522) в Ростове-на-Дону, куда привозят тела военных. Центр ведет ежедневный прием как родственников пропавших, так и их представителей. В числе постоянных посетителей морга — ростовчанка Снигирева, которая ищет военных по доверенностям от их родных.
Екатерина Снигирева. Фото предоставлено героиней
Екатерина Снигирева занялась поиском пропавших в конце 2022 года, когда навещала сына-срочника в ростовском госпитале: туда он попал с приступом астмы. Несмотря на заболевание, парня взяли в армию, где он продержался два месяца. После лечения молодого человека комиссовали, война обошла его стороной.
У входа в госпиталь к Екатерине обратилась женщина и показала фотографию своего сына, пропавшего на войне в Украине.
— Она плакала стояла. Рассказала, что у нее сын пропал, что ни слуху ни духу. С этого всё началось, — Екатерина Снигирева рассказывает «Ветру», как решила помочь случайной знакомой и впервые попала в ростовский военный морг.
Там вместе со следователями она стала изучать останки российских военнослужащих, которых доставили из зоны боевых действий в Украине.
— Потом от нее пришла еще одна мамочка, потом еще одна. Люди стали обращаться. Мне прояснили юристы, что лучше бы себя подстраховать: чтобы родственники сделали доверенности по определенному образцу. Чтобы у меня были законные основания заниматься поиском людей, которые мне по сути никто, — продолжает она.
Екатерина Снигирева — парикмахер. Она арендует место в одном из салонов красоты Ростова-на-Дону. Говорит, что занята с клиентами три дня в неделю, поэтому остается время на волонтерскую работу. Муж и сын тоже работают, «но хочется, конечно, жить получше», отмечает она.
Волонтерка утверждает, что за два года помогла трем сотням семей — столько доверенностей на поиск пропавших военных ей прислали со всей России.
Ее волонтерская работа на этом не заканчивается. Екатерина показывает медали, которые она получила за помощь военным: одну из них — с красной буквой «Z» посередине — вручил командир казачьего подразделения «Енисей», другую — «За помощь фронту» — командир 90-й танковой дивизии. Волонтерка объясняет, что много раз отвозила в оккупированные Луганскую и Донецкую области гуманитарную помощь и объявляла сборы на провизию, белье и прицелы для российских военных.
37-летний контрактник из Туапсе Сергей перестал отвечать родным в июне 2024 года, когда находился в районе украинского города Часов Яр. Военного объявили без вести пропавшим. Его бывшая супруга Виктория рассказывает «Ветру», что знакомые посоветовали обратиться к волонтерке Екатерине Снигиревой, которая помогает в таких случаях.
— Она мне рассказала, как писать запросы. Я не знала, куда обращаться, как обращаться. Мы с ней вместе составляли розыскную карту, все данные, фотографии, вплоть до пальцев на ногах. То есть она знала всё, — вспоминает Виктория.
Она подчеркивает, что Екатерине передали доверенность на поиск Сергея, потому что семья пропавшего с этим не справлялась: Виктории сложно было ездить в Ростов-на-Дону из-за маленького ребенка, а пожилой матери военного показывать трупы боялись — вдруг не переживет.
В конце 2024 года Снигирева нашла тело Сергея в морге.
— Довольно неплохо сохранилось тело. Он по большей части высох. Ранение было такое, что крови много потерял. На голове татуировка — летучая мышь. Она ровно в том месте и осталась у него на черепе. ДНК можно было и не делать, — говорит Виктория.
Центр приема, обработки и отправки погибших № 522 находится на окраине Ростова-на-Дону. С утра сюда приезжают родственники погибших и пропавших без вести. Занимают живую очередь. У морга организованы вагончики для посетителей. В вагончике № 1 родные оформляют документы и заполняют розыскную карту. Там же им выдают талон к следователю.
Розыскная карта — документ с описанием внешности, татуировок, зубов, позывного военного и информацией о последнем контакте с ним.
Фрагмент розыскной карты. Фото: ПСО «Сармат»
— Если с бойцом больше года связи нет, то по татуировкам искать смысла нет: тело, скорее всего, уже разложилось. Какие-то бывают на теле кулоны, личные фотографии, которые боец с собой носил. Но это будет не у всех, безусловно. По зубикам [тоже опознают]. Коронки бывают из белого или желтого металла, — объясняет Екатерина Снигирева.
Можно ждать совпадения по ДНК, но это ненадежный вариант, утверждает она.
— Пока военкомат возьмет у вас биоматериал и перешлет все в ЦПООП, проходит от трех месяцев до года. Бывает такое, что неправильно берут биоматериал, и, когда он придет [в Ростов-на-Дону], он уже просрочился. Если кость выгорела изнутри, генотип с таких останков невозможен. Это только выбор родственников: сидеть и ждать или искать, — отмечает Екатерина.
В вагончике № 5 находятся следователи. По розыскной карте они ищут похожие тела, просматривая фотографии останков в базе данных компьютера. На территории дежурит медицинский работник, есть «чай и печенье на перекус», а также психологи-волонтеры.
Процедура поиска занимает около двух часов. Если совпадения нет, родственника не пригласят на следующий этап — опознание по фото. Многие повторяют процесс каждый месяц, пытаясь найти пропавшего среди вновь поступивших тел.
— Я в очереди не ждала. Я договаривалась заранее о своем приходе в удобное время для следователя. Искала [сразу] всех по доверенностям в каждый свой визит, — говорит Снигирева.
Она отмечает, что с некоторыми из следователей у нее сложились доверительные отношения. Они просили предупредить родственников, которые доверили ей поиск военных, о том, что им позвонит представитель СК.
— Понимаете, сколько сейчас мошенников. Заканчивается тем, что звонит следователь, а родные: «Ой, а вы мошенники», кладут трубку и блокируют. Всё, как ты проведешь видеоопознание? — говорит Екатерина.
Антон. Фотография предоставлено девушкой Антона
Москвичка Елена ищет своего парня — бойца частной военной компании «Вагнер», 27-летнего Антона. Он пропал под Бахмутом в феврале 2023 года. Елена объясняет, что он родом из Казахстана и на войну пошел, чтобы получить российское гражданство.
— Я его ждала домой независимо от того, что на связь он не выходил. Ориентировалась по заработной плате: зарплату получила — значит, живой. Тут в феврале уже зарплаты не было, — вспоминает она.
В марте 2023 года представители «Вагнера» привезли в Казахстан тело предположительно Антона. После похорон Елена настояла, чтобы гроб вскрыли.
— Что он погиб, в это я поверить никак не могу. В документах дата рождения не его. В «Вагнере» сказали, что опечатка. Плюс в справке было написано, что погиб от термобара (термобарические боеприпасы, использующие распыление горючего вещества в виде аэрозоля, и подрыв полученного облака. — Прим. ред.), но, когда я разговаривала с командиром, он сказал, что был артобстрел. Разнится всё, — рассказывает Елена.
Через две недели после похорон Комитет национальной безопасности Казахстана одобрил эксгумацию тела и вскрытие гроба. В нем оказался мужчина ростом не более 1,7 метра, без головы и левой руки. Антон был выше — почти два метра.
— На следующий день, после того как взяли анализы, его назад захоронили. Сейчас я борюсь: в МИД написала. Мне сказали, что тело будет эксгумировано по новой и транспортировано в ростовский морг. Должно было это произойти в первой половине 2025 года, сейчас повторила свой запрос и жду на него ответа, — продолжает Елена.
Девушка начала поиск заново: в группе пропавших без вести в социальных сетях посоветовали обратиться к Екатерине Снигиревой.
— Я не могу же знать наверняка, погиб — не погиб, в плену — не в плену. Ездить в Ростов каждый раз, хотя бы раз в месяц, нету возможности, у меня работа, ограничения со здоровьем. У всех свои дела, мотаться каждый месяц — недешевое удовольствие, — объясняет Елена.
Екатерина Снигирева подчеркивает, что поиск военных не приносит ей денег, хотя родственников она просит сделать пожертвование на распечатку розыскных карт и расшифровок анализов ДНК, на такси до морга. Как правило, отправляют от 200 до 3000 рублей.
— Присылали очень большие суммы, я их переводила обратно. У меня была история: я нашла погибшего бойца, это был единственный сын. Мать получила похоронные, страховые и перевела мне 500 тысяч рублей. Ну за что? Я их отправила назад. Она поначалу обиделась, что это было от чистого сердца. Объяснила ей: я с чем в душе буду их тратить? Не представляю, как бы я с этим жила, честно, — объясняет Екатерина.
Она подчеркивает, что помогает военным бескорыстно: «Я действительно очень люблю народ своей страны». Оставшиеся с пожертвований суммы тратит на гуманитарную помощь фронту.
— Тяжко, с одной стороны [находить погибших], но с другой — ты выдыхаешь. Помогла бойцу, чем смогла. Я не воспринимаю, что я помогаю родственникам, считаю, что помогаю ребятам вернуться домой, — продолжает волонтерка.
Село Кокоря Республики Алтай. Фото из личного архива родственников Будулая.
34-летний алтаец Будулай вырос в небольшом селе Кокоря на границе с Монголией. Работал поваром на алтайских курортах. В 2022 году, будучи пьяным, попал в ДТП. В аварии погибла его спутница, а Будулай отправился в колонию на пять с половиной лет.
— Он сразу после приговора начал: «Я на войну поеду». Целый год он ныл, что там легче будет, «я не хочу сидеть здесь, условия плохие», даже телевизора не было. Мне кажется, на зоне хотят, чтобы они ушли все туда на Украину, — вспоминает его сестра Раксана.
В августе 2023 года Будулай подписал контракт с добровольческим корпусом «Север V» Вооруженных сил России и вышел из колонии. Связь с ним пропала на следующий день после отправки на фронт. После безуспешных обращений в Минобороны и «портал Путина» (сайт президента РФ) Раксана вышла на Екатерину Снигиреву: стали составлять розыскную карту.
— У него тело чистое, но передних зубов почти нет. Не ухаживал. Мы сколько ему говорили лечить, а у него времени не было. Потом в зоне сидел: там зуб заболит — надо самим вырвать. Поэтому ориентируемся на челюсть, — говорит Раксана.
Она работает учительницей в сельской школе. Зарплата — 40 тысяч рублей. Только билеты до Ростова-на-Дону и обратно обойдутся в половину этой суммы.
— С Горно-Алтайска прямые рейсы есть в Москву, потом с Москвы до Ростова на автобусе. Аэропорт там не работает. Конечно, тяжело ездить: двое-трое суток не спамши, сидеть в жару, — поясняет Раксана, почему доверила поиск брата посреднице. — Пусть волонтеры помогают людям мирным! Таких простых людей очень много, которые даже не могут съездить в Ростов, или в Москву, или до части. Я Путина не хочу слушать вообще, даже видеть не хочу! По новостям он всё красиво говорит, а в самом деле у нас самая тяжелая ситуация. Молодые парни там погибают, а он там сидит и прекрасные отчеты дает. Зачем? [Про войну я думаю] плохо. Плохо. Я бы даже так сказала, что Россия залезла, куда не надо было. Зачем эта земля? Всё равно это чужая земля. Земли много в России!
В конце 2024 года о поступающих на счет Екатерины пожертвованиях узнал полковник Марат Мурадосилов, который возглавляет оперативную группу по поиску пропавших в ЦПООП.
Иллюстрация: «Новая газета Европа»
Снигирева затрудняется сказать, к какому ведомству относится военный. Согласно данным объединенного стратегического командования Южного военного округа, генетическими экспертизами и идентификацией погибших в ростовском морге занимается временная сводная группа Главного военного следственного управления СК России, а также представители 111 Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства обороны.
Полковник направил Екатерину в общую очередь к родственникам, потом и вовсе запретил появляться на пороге морга.
— Всё было нормально до 1 декабря 2024 года. Когда новое руководство запретило мне искать [тела] даже на основании нотариально заверенной доверенности. Как мне сказал товарищ Мурадосилов, он очень долго за мной следит. Он показал скрины моей переписки, где я прошу по возможности перечислять деньги на дорогу. Видимо, одна из родственниц ему переслала. Сказал, что я на этом зарабатываю, что если я не могу оказывать помощь за свой счет, то и вообще помогать не надо, — вспоминает Екатерина.
Устные аргументы полковника Мурадосилова, продолжает Екатерина, следующие: «Нотариальные доверенности для центра ничего не значат, потому что они военная структура, а не гражданская… Все данные об участниках СВО засекречены… Искать имеют право только родственники».
В декабре 2024 года родные 114 пропавших военных написали коллективное письмо (есть в распоряжении редакции) начальнику 522 ЦПООП Смородинову А. А. с просьбой разрешить волонтерке искать пропавших.
Екатерина во время доставки гуманитарной помощи в «ДНР». Фото предоставлено героиней
Некоторые из них также записали видеообращение Владимиру Путину.
Смородинов сообщил Екатерине, что на работу следователей и оперативников он повлиять не может. В СК на запрос Снигиревой ответили, что, согласно статье 193 УПК РФ, следователь может предъявить для опознания труп только лицу, которое знало погибшего при жизни.
Как подчеркивает Екатерина, опознанием она не занимается — только поиском тел, похожих на родных своих доверителей. Волонтерка отмечает, что изучить в базе морга тела ста бойцов — «дело четырех часов», но ей запретили и это.
— Во всей этой ситуации меня больше всего убивает, что я знаю, чем я могу помочь, вижу результаты — получается же! [Когда запретили посещать морг], я извелась вся! Первые четыре месяца вообще не могла нормально ни спать, ни есть, сбросила два размера. У меня был такой стресс, — подчеркивает она.
Константин. Фото из личного архива родственников
В декабре 2023 года жительница оккупированного Луганска Ирина потеряла связь с сыном, 35-летним Константином. Он «пошел с друзьями» на войну и пропал не так далеко от дома — в селе Веселое Донецкой области. Ирина отправила генетический тест в ростовский морг, но совпадений среди тел не нашлось.
— Особых примет у него нету. У него искривление позвоночника, за ухом операцию делали — шрам. [Еще] шрам от аппендицита. Искривление носовой перегородки, не видит один глаз, — перечисляет она. — Мне знакомая посоветовала Катю — что она помогает с документами и всем. Я дала ей доверенность на поиск сына. В Ростов нам ехать четыре-пять часов. По инвалидности своей я сильно не вижу, поэтому не езжу туда. Родители и жёны [без вести пропавших] — теперь мы собираемся туда проехать. Раз уж Кате запрещают, надо ехать самим.
Ирина работает на почте. В 2014 году она пережила оккупацию украинского региона сепаратистами, принудительную смену паспорта на документы «ЛНР», а позже — на российские паспорта: на работе сказали, что их надо обязательно получить. Из города не уезжала. Говорит, что ехать некуда было. На вопросы о политике отмахивается: «Я эту политику не понимаю и туда не лезу… Когда эта война идет, когда брат на брата, сын на отца, я не знаю, как это можно назвать».
— [Мое имя] есть в коллективном обращении. Я согласна писать во все инстанции, чтобы как-то сдвинулось это дело. Если он в плену или нет, если он погиб, то хотя бы найти тело, чтобы на могилку сходить. Потому что так жить тяжело очень — с пропавшим без вести. Очень тяжело, — добавила она.
Юлия Куликова
{{subtitle}}
{{/subtitle}}