Возвращение по-американски

«России и США есть что предложить друг другу в торговле, энергетике, цифровой сфере, высоких технологиях и освоении космоса», — сказал Путин в Анкоридже. «Если вы хотите с нами сотрудничать, мы с нетерпением этого ожидаем, мы с нетерпением ожидаем работы вместе», — не стал спорить с ним после того же саммита Трамп. Через неделю после встречи на Аляске Путин повторил: это было «только начало к полномасштабному восстановлению наших отношений».

Массовый исход западных компаний из России начался буквально на следующий день после 24 февраля 2022 года. Волна ухода первого года войны стала самой крупной, потому что тогда еще Кремль не успел ужесточить для иностранцев условия продажи или закрытия бизнеса. Власти сделали это уже только во второй половине 2022 года.

В результате российский рынок, по данным проекта Leave-Russia.org, полностью покинули около 100 компаний из США. И именно их возврат после прихода в Белый дом Трампа чаще всего обсуждался в российских медиа и соцсетях, которые весной этого года захлестнула небывалая с 2022-го волна прогнозов о скором возвращении западных брендов («Новая-Европа» подробно писала об этой медиа-кампании и о том, почему вернуться очень сложно). Но в действительности ушедшие американские инвесторы не стоят в нетерпении у запертых ворот в ожидании, когда их откроют, сказала «Новой-Европа» старшая научная сотрудница Института мировой экономики Петерсона Элина Рыбакова.

«Большого возвращения ждать не надо: у каждого сектора для этого есть своя логика», — говорит Рыбакова. Она напоминает, что разнообразные юридические проблемы у иностранных компаний в России стали появляться еще задолго до 2022 года. Самые известные кейсы — «отжатие» проекта Сахалин-2 у Shell, уголовное дело Майкла Калви, земельные споры IKEA, корпоративные конфликты вокруг активов британской BP и ее проблемы с российскими олигархами.

Год за годом иностранцам становилось всё сложнее работать, но они были готовы терпеть ради прибыли, говорит Рыбакова: «В России были такие большие деньги, что это покрывало расходы на решение разного рода проблем». Это время ушло: после войны права «недружественных» инвесторов и их возможности независимо и без вмешательства со стороны государства управлять бизнесом сильно урезали. «Все понимают, что ты можешь работать, но деньги из России не достанешь», — добавляет экономист.

Если взять все компании из США, которые работали в России на момент начала войны, то, по данным проекта Leave-Russia.org, большинство из них в том или ином виде сохранили присутствие в России: либо ведут обычный бизнес, либо сократили инвестиции и ряд операций. Полностью российский рынок покинули лишь примерно 13% американских компаний. Это примерно соответствует соотношению ушедших и оставшихся инвесторов из других крупнейших «недружественных» экономик (кроме Италии, Финляндии и Южной Кореи), которые до начала войны были главными партнерами России.

«Новая-Европа» составила собственный список основных американских инвесторов в России — из 70 компаний — на момент начала войны. Примерно треть из них всё еще продолжают работать в России.

IT и потребительский сектор: никого не ждем

Среди покинувших Россию американских фирм выделяются несколько отраслевых групп. Первая и самая большая — это IT-компании, платформы, а также поставщики как чипов и программного обеспечения, так и гаджетов и бытовой электроники. Крупнейшими из них по выручке в России еще даже по итогам 2022 года, когда начался исход компаний, были Alphabet и Apple. Сюда же относятся Hewlett-Packard, Xerox, IBM, Dell и другие. Вторая крупная группа — производители непродовольственных товаров, такие как Levi’s, Reebok, которые закрыли свои магазины, и Whirlpool, которые продала заводы холодильников и стиральных машин.

Возвращение хайтека вряд ли возможно, потому что IT-сектор — это как раз та индустрия, где Россия изо всех сил огораживается железным занавесом и пытается строить собственную инфраструктуру. Поэтому власти вряд ли сами позовут обратно глобальных технологических гигантов вроде Alphabet и Apple.

А вот в чём Россия действительно нуждается — так это в электронных компонентах. «Чипы некоторых компаний поставляются не напрямую, по серым схемам параллельного импорта, и они “ничего не знают”», — говорит Рыбакова.

Больше всего чипы нужны российскому военно-промышленному комплексу, и в 2024 году, по данным участников рынка, серый импорт процессоров Intel и AMD в Россию вырос почти на треть. Но даже при сценариях «потепления» между Москвой и Вашингтоном «очень сложно сказать тому же Intel: приди в Россию и поставляй напрямую оборонке», замечает Рыбакова. Такого не было даже в лучшие довоенные времена, говорит она.

Что касается поставки гаджетов, а также других непродовольственных товаров — бытовой техники, одежды и обуви, то рынок России сейчас непривлекателен для возвращения западных производителей, сказали «Новой-Европа» двое экономистов. Среди причин — падение спроса в этом секторе из-за замедления экономики и высокой ставки ЦБ, которая сделала очень дорогими потребительские кредиты. 

«Это совсем не то, что заставит крупные потребительские компании бежать обратно в Россию», добавила она.

А кроме того, из-за «параллельного импорта» российский рынок заполнили контрафактные товары и продукция из стран Азии невысокого качества, сказал «Новой-Европа» аналитик потребительского сектора: «Пока рынок не расчистят от них, возвращение не имеет смысла».

Машиностроение: ждем, но не всех

Небольшая, но «сплоченная» группа ушедших — три крупных производителя сельскохозяйственной техники: John Deere, Caterpillar и AGCO. И вот здесь ситуация прямо противоположная. «Вернутся при малейшей возможности», — сказал «Новой-Европа» агропромышленный эксперт. Для них как раз российский рынок остается в высшей степени привлекательным и они не хотели бы его уступать китайским производителям комбайнов и тракторов.

«Сейчас Китай на наших бескрайних полях обкатывает и дорабатывает свою мощную технику. Когда доработает, она станет реальным конкурентом для американских производителей. И не только в России, а даже в самих США», — объясняет он.

Из крупных машиностроительных компаний есть еще Ford, который первым открыл завод в России в 2002-м и первым же его закрыл еще до войны, в 2019 году, не выдержав конкуренции с другими бюджетными иномарками. У него есть опцион на выкуп до 2027 года своей доли в российском СП «Соллерс Форд», но вряд ли он им воспользуется сейчас, сказал «Новой-Европа» аналитик автомобильного рынка. Даже несмотря на то, что российские потребители уже не хотят покупать китайские автомобили по запредельным ценам и истосковались по качественным моделям ( «Новая-Европа» подробно писала об этом), рынок России сейчас не подходит для локализации производства, уверен он:

«Совершенно исключена (локализация. — Прим. ред.) при нынешней модели экономики. Такой уровень нестабильности не окупается никакими прибылями, а автопром вообще не слишком маржинальный бизнес. Автопрому нужна стабильность условий. А тут сегодня санкции сняли, завтра введут, послезавтра Минпром еще что-то выдумает».

Переждать и не уйти

В прошлом году «Новая-Европа» изучила кейсы оставшихся в России компаний и обнаружила две их главные стратегии. Мы назвали их «Молча переждать» и «Пообещать и не уйти». Обе стратегии почти в равной мере представлены среди американских инвесторов из нашего списка.

«Молча пережидали» компании, которые в лучшем случае выражали озабоченность вторжением в Украину — или просто отмолчались. А некоторые прямо говорили, что будет продолжать работу. Это например шесть американских медицинских компаний, включая гигантов: Johnson & Johnson и Pfizer. Санкции не запрещают вести бизнес производителям лекарств и медтехники, поэтому они решили не терять огромный рынок. После февраля 2022 года они лишь прекратили инвестиции в маркетинг и клинические испытания в России, но не остановили поставки препаратов.

В группе тихо пережидающих и две нефтесервисные компании, из числа лидеров этого сегмента. По данным FT, SLB (бывшая Schlumberger) получает в России 4% выручки, а Weatherford — 7%. «Скорее всего, они видят для себя возможность переждать войну и санкции, продолжая осторожно сохранять присутствие на российском рынке», — сказал «Новой-Европа» нефтегазовый аналитик, который попросил не называть его. А кроме того, они могут не считать опасными для своей репутации риски продолжения работы в России, добавил он.

Американским нефтесервисам помогает хорошо зарабатывать и то, что они смогли получить проекты их конкурентов американских Baker Hughes и Halliburton, которые покинули российский рынок (скорее всего — по соображениям рисков для репутации от продолжения работы). «Обслуживание <добычи> нефти и газа всегда приносит деньги, потому что в России нет своих технологий», — говорит Рыбакова.

«Прощались, но не уходили» те, кто обещали продать бизнес, покинуть рынок, сократить инвестиции и отказаться от планов развития в России. Однако они сохранили в стране разнообразные активы: производство, торговые сети, бренды, сервис либо поставки. Прежде всего, это крупнейшие глобальные производители напитков, еды и сигарет. «Новая-Европа» подробно писала о том, что эти компании (среди них — Mars, Procter&Gamble, Mondelez, Philip Morris и другие) в первые дни войны они выпустили достаточно однотипные заявления о приостановке части операций, но по факту их бизнес сохранился. Санкции прямо не запрещают им работать, а они уже вложили слишком много денег в завоевание симпатий российских покупателей.

Производство еды, напитков и лекарств — очень высококонкурентный и жестко поделенный рынок, если уйти с него — место немедленно займут конкуренты. Именно поэтому в нашем списке из 27 по-прежнему работающих в России американских инвесторов — 23 компании потребительского и медицинского секторов.

«Тихо сидеть» не помогло

У двух американских инвесторов российские власти показательно отобрали активы, а еще над одной компанией висит угроза такого изъятия.

Стратегия «Молча переждать» не помогла крупному пищевому холдингу «Главпродукт» (принадлежал американской Universal Beverage). Производителя тушенки и паштета обвинили в выводе из России 1,4 млрд рублей в обход ограничений, введенных после начала войны, и национализировали. Случилось это в самый разгар взаимных ухаживаний Путина и Трампа друг за другом — причем госсекретарь США Марко Рубио обещал, что этот кейс станет «частью переговоров». Но никаких публичных упоминаний компании «Главпродукт» после саммита на Аляске не последовало. Впрочем, в военное время вполне понятно желание государства поставить под свой контроль консервные заводы.

Этой же стратегии — тихо сидеть и работать — придерживался банк JPMorgan Chase, один из немногих оставшихся в России западных финансовых организаций (кроме него из американских банков сохранил бизнес Citigroup). Но несмотря на попытку переждать, его дочернему «Дж.П. морган банк интернешнл» тоже может угрожать национализация. Государственный ВТБ требует от него в судах почти 440 млн долларов, а также хочет арестовать активы российской дочки. Такие процессы часто заканчиваются сменой собственника. Правда, пока Высокий суд Лондона запретил российскому госбанку продолжать разбирательство — но вряд ли это указ для суда России.

Для иностранных банков (например, таких, как австрийский Raiffeisen, итальянские UniCredit и Intesa Sanpaolo, нидерландский ING, американский UBS и венгерский OTP) по-прежнему интересно сохранять присутствие в России, потому что здесь делаются деньги, говорит Рыбакова. 

Отдельная история с конфискацией активов ExxonMobile — когда-то одним из крупнейших иностранных инвесторов в России, который вложил в добычу нефти на Сахалине миллиарды долларов. Путин вначале показательно отобрал у него бизнес: передал нефтегазовый проект «Сахалин-1» специально созданному российскому оператору после того, как ExxonMobile — довоенный оператор месторождения — заявил об уходе из России, списав потери в 2,4 млрд долларов. Фактически это означало национализацию — власти России пригрозили американскому инвестору, что сами продадут кому захотят его 30-процентную долю в «Сахалине-1». Но Кремль три года тянул со сделкой, а перед саммитом на Аляске вдруг Путин вдруг подписал указ с условиями возврата компании в проект. Но, как говорится, есть нюанс.

Для самого ExxonMobile «пригласительные» условия Путина мало что меняют, уверена независимый эксперт в области энергетики Татьяна Ланьшина. «В указе есть один интересный пункт — для возвращения необходимо поддержать снятие западных санкций. То есть Москва ставит практически невыполнимое условие, но при этом формально приглашает к возвращению», — замечает она. А если нефтегазовая компания не захочет лоббировать отмену санкций, «можно дополнить указ еще раз, и предложить бывшую долю Exxon в проекте тому, кто захочет», — саркастически замечает инвестбанкир Евгений Коган.

Возможны ли сделки?

Как говорят наши собеседники, когда компании уходили с российского рынка, они много на этом потеряли. И поэтому большинство из них вряд ли будут заинтересованы возвращаться, пока ситуация не изменится кардинально: не закончится война и не начнутся переговоры о новой «разрядке» и отмене санкций.

«Ну вот один раз ты сбежал, продал всё по очень маленькой цене и потерял деньги. Как ты объяснишь совету директоров и налоговой службе, почему ты сначала списал большие деньги, а потом говоришь: “А давайте теперь снова вернемся”?» — задается вопросом Рыбакова.

Возврат маловероятен, учитывая то, что в России сейчас нет и вряд ли могут быть хоть какие-то гарантии стабильных правил игры. «Например, в любой момент могут измениться налоги или условия для иностранных инвесторов. Кроме того, возвращение может принести колоссальные репутационные издержки», — считает Ланьшина.

Другое дело — если Кремль сумеет доказать американским компаниям, что он готов предложить специальные «эксклюзивные» условия и гарантии их стабильности на долгий срок. Обе стороны уже много говорили о «сделках века», например, в сфере добычи редкоземельных металлов: Вашингтон думал предложить Москве разрабатывать такие месторождения на Аляске, а Путин — не только в России, но и в оккупированных регионах Украины. Еще Кремль хотел привлечь американцев к производству алюминия в Сибири.

У России уже есть опыт заманивания глобальных компаний на специальных условиях — именно ради того, чтобы получить крупные инвестиции в страну с плохим инвестклиматом. Еще в 1990-е годы был разработан режим соглашений о разделе продукции (СРП). Но его ключевым условием было обещание Москвы сохранять неизменным правила игры на десятилетия. И это именно то, во что сейчас вряд ли поверят иностранные инвесторы, хорошо наученные тем, что участники двух крупнейших нефтегазовых проектов СРП на Сахалине, Shell и ExxonMobile, как раз и потеряли всё после начала войны.