«Иран находится на краю пропасти»

— Пьер, я начну с самого общего вопроса. Как бы вы охарактеризовали внешнюю политику Ирана? Насколько, по вашему мнению, именно она привела к нынешней эскалации? И наоборот, какую роль в обострении конфликта сыграл Израиль и его внешнеполитический курс?

— Обе страны ответственны за нынешнюю эскалацию. На протяжении многих лет Иран придерживался асимметричной стратегии [это подход, при котором страна, уступающая противнику в традиционной военной мощи, использует нестандартные или непрямые методы борьбы. — Прим. авт.], которая была направлена на создание защитного буфера и компенсирование недостатков в традиционных вооружениях. Сюда входит и использование прокси-сил — от «Хезболлы» в Ливане до вооруженных формирований в Ираке, Сирии и Йемене — для того, чтобы давить на Израиль и отстаивать свое влияние на регион.

С точки зрения Тегерана, «ось сопротивления» [неформальная коалиция поддерживаемых Ираном боевых и политических организаций по всему Ближнему Востоку. — Прим. авт.] — это сдерживающий фактор и демонстрация силы. А с точки зрения Иерусалима — неприемлемая и всё нарастающая угроза сразу с нескольких направлений.

Эта многолетняя «теневая война» достигла апогея после нападения ХАМАС 7 октября 2023 года. После этого Израиль решил действовать по «стратегии эскалации», которая направлена не просто на устранение «щупалец», то есть прокси-сил, но и всей системы. Израильские чиновники называют это «головой осьминога». В итоге руководство Ирана, его ядерные и военные объекты, были объявлены легитимными целями.

Израиль решил выбрать в качестве оправдания своих действий ядерную программу Тегерана. Но Иран хоть и обогатил уран до 60%, что опасно близко к уровню, пригодному для использования для создания бомбы, у него всё еще нет ключевых технических возможностей, таких как создание ядерной боеголовки нужного размера и установки ее на ракету. Ядерная угроза вполне реальна, но она не реализована в полной мере. Однако для Израиля даже этого достаточно, чтобы нанести превентивный удар.

Стратегия Израиля включает в себя военную и психологическую часть. То есть даже если полностью лишить Иран его военного потенциала не удастся, Израиль стремится как минимум его ослабить — в частности, парализовав и дестабилизировав руководство страны. Эта двойная стратегия и есть смысл нынешней военной кампании.

— Вы упомянули, что стратегия Израиля — нанести удар по самому центру системы и парализовать руководство Ирана. Сильно ли недавние убийства иранских чиновников повлияли на стабильность власти в стране?

— Убийство нескольких высокопоставленных иранских чиновников на прошлой неделе стало беспрецедентным ударом по стабильности Исламской Республики. Политическая ситуация в стране и без того была хрупкой после событий 7 октября 2023 года. Кроме того, региональное влияние Тегерана ослабло: режим Асада [в Сирии] рухнул, а поддерживаемые Ираном прокси-силы понесли серьезные поражения. Всё это поставило Иран в особенно уязвимое положение как с точки зрения безопасности, так и с точки зрения геополитического веса.

Израильская операция «Народ как лев» — это не какая-то импульсивная реакция. Это доктрина, разработанная ЦАХАЛ еще после войны в Ливане в 2006 году: разрушить командную структуру противника, парализовать его защитный буфер и вызвать ужас военными операциями. Израиль задействовал более 200 истребителей, беспилотники и спецподразделения, действующие внутри Ирана для координации точечных ударов.

Меньше чем за две недели были убиты ключевые представители иранской силовой элиты: главнокомандующий Корпусом стражей исламской революции (КСИР) Хосейн Салами, начальник Генерального штаба ВС Мохаммад Багери, командующий аэрокосмическими силами Амир Али Хаджизаде и лидеры Сил «Кудс» [элитного подразделения КСИР, отвечающего за операции за пределами страны. — Прим. авт.].

Это не просто символический удар. Власть в Иране всегда опиралась на узкую, сплоченную военно-политическую элиту, сосредоточенную вокруг КСИР. Утрата стольких ключевых фигур создала вакуум, который трудно заполнить, особенно в системе, где важна не только компетентность, но и идеологическая лояльность.

Психологический эффект здесь не менее важен. Продемонстрировав способность нанести удар в самое сердце иранского силового аппарата, Израиль посеял сомнения как среди руководства, так и среди рядовых сотрудников. Сам режим пока сохраняет власть, но аура неприкосновенности вокруг его военного командования уже исчезла. Даже официальные представители Ирана открыто признают, что вернуть ситуацию к прежнему состоянию больше невозможно.

Исламская Республика раньше уже демонстрировала удивительную устойчивость, но сейчас сочетание нескольких факторов — потеря лидеров, стратегическая изоляция и растущее недовольство среди населения — может привести к перелому. Если конфликт будет продолжаться, как, похоже, этого хочет Израиль, внутренняя нестабильность может перерасти в полный крах режима.

— Иран заявил, что в результате ударов были убиты 24 высокопоставленных чиновника, военных и ученых. По данным Минздрава, всего погибло около 224 человек, из которых 90% — мирные жители. Насколько, по вашему мнению, можно доверять официальным данным иранских властей?

— Наверняка вы слышали поговорку: первой жертвой войны становится правда. Этот конфликт — не исключение. С обеих сторон количество жертв и масштаб разрушений стали частью жестокой информационной борьбы, где данные о гражданских потерях используют в стратегических, медийных и психологических целях. Это не новость: в любых конфликтах потери всегда становятся частью борьбы за влияние, доверие и легитимность. Но в этом случае есть один важный нюанс.

Израиль, который пытается сподвигнуть иранцев к восстанию, заинтересован в занижении числа гражданских жертв. Занижение и умалчивание числа погибших мирных жителей позволяет Израилю сохранить положительный образ в глазах иранцев и даже позиционировать себя как возможного союзника в борьбе с режимом. Бессмысленное и чрезмерное насилие может оттолкнуть тех людей, на чью поддержку Израиль рассчитывает.

Исламская Республика ведет противоположную информационную кампанию. Преувеличивая число жертв среди мирных жителей, режим пытается вызвать народное возмущение, сплотить нацию перед лицом внешнего врага и отвлечь внимание от внутренних проблем. При этом власть сознательно занижает масштабы повреждений ключевой инфраструктуры: военных баз, энергетических объектов и командных пунктов. Подтверждение реальных разрушений означало бы признание уязвимости и неспособности защитить страну, что может вызвать панику и подорвать доверие общества.

Обе стороны используют цифры как инструмент для формирования своего нарратива. Эта война идет не только ракетами: это борьба за восприятие, где каждая цифра, каждое фото и каждая разрушенная постройка становятся оружием в битве за эмоции, общественное мнение и контроль над повесткой.

— Как вы и сказали, многие произраильские общественные деятели сейчас говорят, что иранцам надо свергнуть «диктаторский режим», пока он ослаблен. Насколько такие предложения соотносятся с реальностью?

— С начала операции «Народ как лев» израильское руководство стало говорить о своих целях открыто. Премьер-министр Нетаньяху больше не скрывает своих намерений: демонтаж Исламской Республики официально провозглашен политикой Израиля. Он открыто призывает иранцев к восстанию, говоря, что «режим намного более уязвим, чем кажется». Более того, он намекнул, что устранение верховного лидера Хаменеи может стать ключевым шагом в «перестройке Ближнего Востока».

В его кабинете министров говорят об «историческом окне возможностей» для окончательного устранения исламского режима. Даже название операции — «Народ как лев» — заимствовано из Ветхого Завета и недвусмысленно намекает на дореволюционный Иран — эпоху Льва и Солнца [на английском операцию называют «Rising Lion» — «Восставший лев». Лев и Солнце были важными государственными символами Ирана до исламской революции 1979 года. — Прим. авт.]

Это больше, чем просто символика. Информационная война так же тщательно продумана, как и ракетные удары. Взлом иранского государственного телевидения — это не просто тактический ход, а психологическая атака, направленная на подрыв образа непобедимого режима. Израиль ведет борьбу сразу на двух фронтах: физическом и информационном. За точечными авиаударами стоит четкая стратегия: дестабилизировать экономику Ирана, парализовать его ядерную и военную инфраструктуру, разрушить механизм принятия решений — и всё это без ввода сухопутных войск. 

Но риск огромный. История Ирана знает многочисленные примеры сопротивления иностранному вмешательству. Будь то память о Мосаддыке [премьер-министр Ирана в 1950-х годах. Он прославился тем, что национализировал нефтяную промышленность страны, которая до этого контролировалась иностранными компаниями, в основном британскими. Это вызвало сильное напряжение в отношениях с Западом, и в 1953 году Мосаддык был свергнут в ходе переворота, организованного ЦРУ и британской разведкой. Моссадык стал символом борьбы Ирана за независимость и сопротивления иностранному вмешательству. — Прим. авт.] или гордость за Ахеменидскую империю [древняя империя, которая существовала примерно с VI по IV век до нашей эры и была основана Киром Великим. Это была одна из крупнейших и могущественных империй в истории, охватывавшая территории от Египта и Малой Азии до Индии. Ахемениды прославились эффективным управлением, уважением к культуре покоренных народов и строительством грандиозных городов и дорог. Для иранцев это — символ великого прошлого и предмет национальной гордости. — Прим. авт.] — иранцы остро чувствуют любое навязанное извне изменение. Даже те, кто мечтает о будущем без теократии, не примут режим, который будет марионеткой Израиля или США: такой режим просто не выживет.

— А это «окно возможностей» реально?

— На первый взгляд, хаос в Иране может открыть новые возможности для тех, кто настроен против режима. Израильские удары явно нарушили цепочку командования режима. Более того, последствия для гражданской инфраструктуры, такие как отключение государственного телевидения и частые перебои с интернетом (независимо от того, вызваны ли они израильскими операциями или самим режимом, пытающимся пресечь возможные протесты), создали атмосферу всеобщей тревоги и растерянности. В таких условиях могут появиться шансы для внутренней оппозиции: выразить свое мнение или даже мобилизоваться.

Однако это «окно возможностей» может оказаться иллюзорным или недолговечным. История показывает, что Исламская Республика обладает мрачной, но мощной способностью к выживанию. Режим разработал внутренние механизмы — политические, информационные и репрессивные — которые эффективно поглощают и подавляют любое недовольство.

Главный столп этих механизмов — Корпус стражей исламской революции (КСИР) — самый преданный и обеспеченный ресурсами оплот режима. Вместо того чтобы ослабеть после прошлых кризисов, КСИР — или «Сепах», как его называют иранцы, — выходит из каждого из них только более сильным, самостоятельным и еще глубже укорененным в систему. При этом внешняя поддержка, заметно укрепившаяся благодаря тесным связям с Москвой и Пекином, делает развал власти в Тегеране маловероятным. Напротив, тема внешней агрессии — реальной или вымышленной — служит режиму оправданием для подавления инакомыслия, дает повод для обвинений в духе «цветных революций» или сионистских заговоров.

Парадокс очевиден: снаружи режим кажется шатким, но внутри он по многим параметрам остается военной диктатурой. За два десятилетия КСИР отточил искусство подавления восстаний, контроля над городами и цензуры — поэтому даже самые смелые спонтанные протесты сталкиваются с жестким подавлением. Проще говоря, любые появившиеся возможности для политической активности скорее иллюзорны — это мимолетный промежуток в жестко контролируемой системе, которая умеет адаптироваться, подкупать и при необходимости мощно заявлять о себе.

— Есть и другое мнение: что многие иранцы, наоборот, «сплотились вокруг флага» на фоне обострения конфликта с Израилем. Как вы думаете, насколько эта оценка соответствует действительности?

— В какой-то степени это так, но с оговорками. В первые дни после масштабного и скоординированного нападения внешних сил «сплочение вокруг флага» практически неизбежно. В такие моменты национализм, даже в условиях авторитарного режима, становится мощной эмоциональной опорой для людей. Есть свидетельства, что некоторые иранцы — особенно те, кто остается лояльным Исламской Республике или боится нестабильности, — отреагировали на события с патриотическим пылом.

Но эта реакция не универсальна для всех и, скорее всего, недолговечна. Десятилетия репрессий, экономических трудностей и политических разочарований подорвали доверие народа. Власти пытаются снова преподнести происходящее как «заговор иностранных врагов». Но к приему, который раньше хорошо срабатывал, теперь иранцы относятся всё более скептически. Особенно среди молодежи растет ощущение, что именно режим, а не враги извне, является корнем бед.

Кроме того, сам факт, что государство оказалось неспособно защитить ключевую инфраструктуру, остановить убийства командиров и обеспечить базовые услуги, подорвал веру в его дееспособность. Уязвимость власти на фоне «сплочения» порождает внутренний конфликт.

Так что да, некоторая часть населения, возможно, действительно «сплотилась вокруг флага», но не менее значительная часть сплотилась против режима. Мы наблюдаем не национальное единение, а национальную фрагментацию, где патриотизм соседствует с растущим желанием привлечь режим к ответственности за десятилетия авторитаризма. 

— Учитывая, что среди обычных иранцев есть и патриотический подъем, и растущее недоверие к режиму, интересно узнать, существует ли внутри иранской оппозиции единое мнение по поводу эскалации конфликта с Израилем? Например, в соцсетях появляются видео, где некоторые иранцы якобы празднуют бомбежки своей страны. Насколько, на ваш взгляд, распространены такие настроения?

— У иранской оппозиции нет какой-то единой позиции по поводу обострения конфликта с Израилем. И это отражает сложность иранского общества. Пока одни оппозиционеры восприняли удары Израиля с тихим одобрением, а гибель высокопоставленных силовиков как пример «справедливости», другие обеспокоены происходящим.

В иранских независимых СМИ и соцсетях можно увидеть редкие акты неповиновения режиму: сдержанные проявления радости, граффити в поддержку Израиля, шифрованные сообщения, в которых операцию называют началом конца Исламской Республики. Эти не массовые явления, но очень символичные, особенно в стране, где любое открытое инакомыслие жестоко подавляется.

В то же время нельзя игнорировать и обратное. На организованных властями митингах собираются как убежденные сторонники режима, так и те, кто просто не приемлет идею иностранного военного вторжения. Лозунги «Смерть Израилю» снова звучат на улицах — это и результат пропаганды, и страх перед хаосом. Для многих режим, несмотря на все его недостатки, всё еще остается опорой, которая сдерживает национальный раскол.

— Есть ли сейчас какие-то прогнозы по развитию этого конфликта? К чему, по вашему мнению, он может привести и какие сценарии кажутся вам наиболее вероятными?

— Прогнозировать развитие конфликта между Ираном и Израилем очень сложно и рискованно, учитывая скорость и масштаб происходящего. Тем не менее, эксперты выделяют несколько реалистичных сценариев: от катастрофы до геополитической перестройки.

Первый сценарий — стратегическая неудача Израиля. Если Тегерану удастся сохранить или восстановить ядерный потенциал, он сможет ускорить разработку оружия.

Второй сценарий — серьезные последствия для мировой экономики. Если Иран перекроет Ормузский пролив, через который проходит почти треть мировой нефти, или активизирует атаки хуситов в Красном море, это приведет к резкому росту цен на нефть, усилит инфляцию и повысит влияние крупных экспортеров энергоресурсов, таких как Россия.

Третий сценарий — крах режима, если Израилю удастся нанести удар, который приведет к падению Исламской Республики. Это может показаться стратегической победой. Но образовавшийся вакуум власти может привести к хаосу: гражданской войне, распаду по этническим или религиозным признакам и распространению нестабильности по региону, как это было после краха Ирака в 2003 году и Ливии в 2011-м. Не многие игроки, включая сам Израиль, действительно готовы к такому сценарию.

Существует еще один сценарий — контролируемый переход власти, организованный или поддерживаемый евразийскими союзниками Ирана. Сегодня Иран уже не изолирован. Он является полноправным членом BRICS+, Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) и связан с Москвой и Пекином долгосрочными стратегическими соглашениями. Для России и Китая падение действующего режима в Тегеране — это не только риск, но и стратегическая возможность. Вместо того чтобы допустить к власти прозападную оппозицию, они могут предпочесть более «приемлемый» режим — светский, авторитарный и геополитически ориентированный на их интересы.

Также возможен переход власти к военным через государственный переворот, который может осуществить какой-нибудь офицер из Артеша — регулярной армии Ирана. Артеш часто рассматривают как более профессиональную и менее коррумпированную структуру по сравнению с КСИР. Она могла бы позиционировать себя защитником национального единства и стабильности. И для Си Цзиньпина, и для Владимира Путина такой исход был бы идеальным. Ни один из них не рассматривает клерикальный режим в Тегеране как естественного союзника — его революционная идеология и непредсказуемая дипломатия всегда были обузой. Напротив, националистический военный режим мог бы приостановить ядерную программу Ирана по тактическим причинам, нормализовать международные отношения ровно настолько, чтобы ослабить санкции, и при этом прочно оставаться в евразийской сфере влияния. Это также обеспечило бы Москве стабильный южный фланг, а Пекину — постоянный доступ к стратегическим энергетическим коридорам вдоль «Одного пояса и одного пути».

В таком сценарии Израилю, возможно, удалось бы обезглавить то, что его стратеги называют «головой исламистского осьминога», но, как ни парадоксально, это может привести к тому, что Иран станет более консолидированным, более модернизированным и по-прежнему настроенным против западных интересов.

Но, как вы справедливо отметили, это лишь прогнозы. Единственное, что можно сказать наверняка: регион находится на краю пропасти. Сейчас многое зависит от масштаба иранского ответа и от того, смогут ли США сдержать дальнейшую эскалацию со стороны Израиля. То, что начиналось как холодный конфликт, рискует перерасти в полномасштабную войну без ясного конца.