После публикации лонглиста «Большой книги» сразу появилось несколько комментариев в духе «знакомых имен нет или почти нет». Однако с незнакомыми именами можно познакомиться. Я решила так и сделать: прочла то, что еще не читала и до чего смогла дотянуться, а до чего не смогла — то прочла в отрывках.
Половина авторов (13 из 26) в этом списке имеют имя и фамилию, указывающие на женскую гендерную идентичность. Отличная новость, и заслуга принадлежит в немалой мере новым литературным школам. Именно там «женское письмо» взяло реванш за долгие годы маргинального существования. При этом в списке почти нет автофикшена. Одна из экспертов, Евгения Декина, утверждает в своем комментарии, что «мы наконец-то окончательно переросли «литературу травмы», и сейчас эта тема поднимается только для того, чтобы подсветить другие, куда более интересные философские проблемы». На мой взгляд, дело не в перерастании, а в том, что невозможно одновременно получать травму и рефлексировать о ней. Для таких моментов, как сейчас, характерны скорее отчуждение и заморозка.
Авторов списка можно разделить на три части. Первая — немногочисленные и скучные зетники. Вторая — пассеисты (романтизаторы прошлого, часто в ностальгическом ключе, в противопоставлении настоящему и будущему. — Прим. ред.) и нишевые авторы. Они отправляются в прошлое, пишут о своей биографии («Пустошь великая»), своем народе («Узоры оленьих троп»), своей семье («Татьяна, Васса, Акулина»).
Третья часть, назову их уязвимыми авторами, мне интереснее всего.
Никто из них не может позволить себе прямое высказывание о войне: это грозит потерей свободы. В 2022–2023 годах война была для них слоном в комнате, выколотой точкой, к которой функция литературы всё время стремится, но никогда ее не достигает. Авторы использовали страшные сны, метафоры, эзопов язык или, наконец, «около-говорение» (когда автор внятно выражает свои мысли и чувства, но выбирает для этого не тот самый, а немного другой повод, оставляя лазейку обобщения).
К 2024 году ситуация изменилась.