Как делалось расследование об обвинении Оксимирона в насилии?

Почему пострадавшие от действий Оксимирона не обратились в полицию раньше? (Настя Красильникова)

«Дело в том, что расследование сексуализированного насилия во всем мире, в том числе в развитых западных странах, — это та сфера работы следственных органов и полиции, которая выполняется из рук вон плохо. По всем странам, где ведется статистика, она очень печальная. 

Например, разрыв между количеством девушек, которые пришли в полицию после изнасилования и делами, которые после этого появились в суде, огромный. Просто потому что правоохранительные системы как правило очень плохо работают с такого рода делами. 

Есть огромное количество препятствий, с которыми женщины и девушки, пережившие подобный опыт, сталкиваются — и поэтому не решают пойти в полицию или следственные органы. Что касается наших героинь, вполне вероятно, что они ещё пойдут. Все они живут в разных странах, очень сложно с вопросом юрисдикции. 

То есть мы это можем трактовать по российскому закону одним образом, в Великобритании все устроено иначе, там это может трактоваться иначе. И из-за того, что мы все оказались в этой послевоенной действительности, в которой мы разбросаны по миру, это невероятно осложняет любые гипотетические возможности пойти с этим в полицию или еще куда-то. Кроме того, мне кажется, важно понимать, что журналистские расследования во многом для того и существуют, чтобы правоохранительные органы делали свое дело». 

Почему многие обвиняют жертв в молчании? (Настя Красильникова)

«У огромного количества людей, которые переживают такой опыт, уходят десятилетия на то, чтобы это осмыслить и назвать это тем, чем это было на самом деле. Это связано с тем, как устроена человеческая психика. Она очень часто очень много лет сопротивляется тому, чтобы признавать, что какие-то вещи, которые с тобой произошли не по твоей вине, это что-то чудовищное, травматичное и так далее. 

И нужно понимать, что большинство женщин, пострадавших от сексуализированного насилия, никогда об этом не расскажут никому. Поэтому для меня лично — как для женщины, как для человека, для журналистики — особенно ценно, что жертвы рассказывают об этом даже спустя столько лет». 

Возможно ли возбудить против Оксимирона уголовное дело в России? (Дарьяна Грязнова)

«В России, если есть политическая воля, любые дела проворачиваются легко и просто. И любые розыски объявляются — будь на то политическая воля. Вместо того, чтобы дать чёткую юридическую квалификацию, нужно понять, что именно происходило: важны все детали. 

Сколько лет было девочкам, в каком году происходили те или иные деяния — это важно и для исчисления сроков давности, и еще потому, что российский уголовный кодекс менялся и какие-то составы в прошлом могли быть сформулированы по-другому — и это тоже имеет значение для квалификации. Если мы говорим еще про квалификацию, даже вопросы гражданства и территории, где совершались те или иные действия, могут иметь значение для вопроса экстратерриториальной юрисдикции. 

Вообще, уголовный кодекс российский, несмотря на то, что он несовершенен и не отвечает международным стандартам, он содержит ряд составов, которые потенциально могли бы быть применимы к ситуациям, которые описываются в подкасте. Например, отправка сообщений сексуального характера, отправка и демонстрация порнографических материалов лицам, не достигшим 16 лет могут попадать под разные составы. 

Основная проблема, которую я вижу в российском УК — это сроки давности. Уголовный кодекс предусматривает жесткие сроки давности. Если мы говорим про отправку каких-то сообщений сексуального характера лицом, которое достигло 18 лет, 13-летней девочке, это будет считаться тяжким преступлением и срок давности составляет 10 лет с момента совершения, но другой момент — на 2008 год редакция состава статьи 135 УК РФ про развратные действия была другая. И предусматривала наказание до трех лет. 

Поэтому там сроки давности еще меньше. Так что здесь есть простор для того, чтобы квалифицировать, но с другой стороны есть много вопросов, которые влияют на квалификацию и я, не зная их, не могу дать точно оценку. То, что интересно для обстоятельств этого дела — принцип, который касается гражданства и национальности. С одной стороны, есть принцип, который позволяет ряду государств судить своих граждан за преступления, совершенные за рубежом. И есть другой принцип: он применяется, если пострадавший — гражданин государства. 

Почему жертвам насилия сложно заявить о пережитом опыте? (Дарьяна Грязнова)

«Женщинам, которые пострадали от гендерного насилия, сложно получить защиту даже в моменте. Особенно сложно, когда речь идет о тех событиях, которые произошли какое-то время назад. Даже если есть доказательства: переписки, свидетели, заключения врачей и так далее. 

И, к сожалению, женщины до сих пор вынуждены бороться даже за само право говорить о пережитом опыте. Здесь в любом случае очень важно публичное освещение случаев насилия над женщинами и разговор об этом, потому что это меняет отношения общества к проблеме — я надеюсь, в лучшую сторону. Эта проблема гораздо шире — есть юридическая квалификация, а есть вопросы к нам как к обществу: что мы делаем, когда мы слышим такие истории? 

Эти истории поднимают вопрос необходимости системных реформ, в том числе реформ образования — несовершеннолетние и совершеннолетние должны получать просвещения о том, как распознавать абьюзивные модели поведения и как на них реагировать».