«Мои моральные ресурсы истощены»
Митинг против длительности процедур предоставления убежища в Нидерландах. Фото: Remko De Waal / EPA-EFE
В январе 2024 года в нидерландском лагере Вагенинген покончила с собой российская трансгендерная девушка Антонина Бабкина. Это стало как минимум пятым случаем суицида среди беженцев из России. Писавшие об этом СМИ приходят к выводу, что главная проблема — не оказанная вовремя психологическая и психиатрическая помощь.
Корреспондентка «Новой-Европа» отправилась в Нидерланды, чтобы посмотреть изнутри, как устроены лагеря для беженцев, и пообщаться с одной из самых уязвимых категорий их жителей — квир-людьми. Среди тех, с кем удалось поговорить журналистке «Новой-Европа», несколько человек тоже пытались свести счеты с жизнью, они рассказали, что толкнуло их на этот шаг.
Получение убежища в Нидерландах подразумевает длинную процедуру, которая часто занимает несколько лет. Людям, пересекшим сухопутную или морскую границу, необходимо обратиться в IND (Центр иммиграции и натурализации. — Прим. ред.) в Тер-Апеле, воздушную — к королевской жандармерии в аэропорту Схипхол, чтобы подать заявку на предоставление убежища. После этого соискателей убежища направляют в AZC (Центр размещения просителей убежища. — Прим. ред.), где они получают информацию о процессе предоставления убежища, помощь адвоката и специальную медицинскую страховку, — так они попадают в систему COA (центральный орган приема беженцев. — Прим. ред.). Соискатели убежища могут проживать в AZC либо отказаться от предоставляемого государством места в лагере, во втором случае обязательно написать заявление. Если человек покидает лагерь, не сообщая COA, его могут депортировать. До получения нового статуса проситель убежища не может арендовать жилье даже при наличии официальной работы. На практике во время рассмотрения документов часть людей снимают жилье неофициально, живут у друзей, партнеров и при этом отмечаются в своих AZC.
Конечная точка — получение позитива решением IND, после этого статус просителя убежища меняется на статус беженца и человек может претендовать на получение социального жилья от государства.
Центр размещения просителей убежища Вагенинген (AZC) находится в двух с половиной часах езды от центральной станции Амстердама. Сначала нужно добраться до ближайшего населенного пункта, а оттуда дойти пешком через лесопарк и частный сектор до лагеря — своей автобусной остановки у шелтера нет, несмотря на многолетние просьбы соискателей убежища. AZC Вагенинген располагается на территории бывшей усадьбы Леемкул, построенной в 1909 году.
Илья. Фото автора
Здесь несколько корпусов: общежитие гостиничного типа (совмещенный санузел в комнате на четверых человек, одна кухня на этаж), прачечная, комната отдыха с книжными полками, столами для настольного тенниса и диванами, пинкрум (отдельное здание для досуга квир-людей и женщин), КПП и административный корпус, где работают сотрудники COA (центральный орган приема беженцев. — Прим. ред.). Есть две велосипедные парковки, где основной беженский «транспорт» стоит вповалку. Часть велосипедов замотаны в целлофановые пакеты — так их владельцы стараются защитить сидения и рули от дождя.
Возле КПП я вижу беженца из России Илью. В AZC Вагенинген он находится уже почти три года, в ноябре 2024 года ему дали позитив (статус беженца, позволяющий легально остаться в Нидерландах. — Прим. ред.): мужчина бежал по делу «о фейках и дискредитации». Илья рассказывает, чем и где можно заниматься. На стенде с мероприятиями, организованными для беженцев, — тренировки по разным вида спорта, кофейные церемонии, волонтерство, музыкальные концерты, кинопоказы, женские группы, садоводство.
Илья живет в комнате один — это связано с его расстройством аутического спектра (РАС). Добиться отдельной комнаты беженцу удалось только после многочисленных обращений. Первые двадцать восемь месяцев Илья, как и все, жил с соседями.
Сначала соседями Ильи были «курд, эфиоп и россиянин». С ними он прожил около года. Потом на место уехавшего эфиопа поселили мужчину из Санкт-Петербурга, который, по словам Ильи, спустя год в лагере сошел с ума: «боролся с демонами, с ведьмами, а потом свалил странствовать по стране без ясной цели и денег».
Затем Илью переселили в комнату, где не было ни одного русскоязычного соседа.
— Качество моего сна стало максимально страдать, — вспоминает он. — Я стал более нервным. Я не знал, успею ли пройти интервью, мне было максимально тяжело в это время.
У меня аутизм и заикание, это очень мешает, мне больно о чем-то думать, я не мог ни на чем сосредоточиться. С лета я часто находился целый день в кровати, до трех-пяти утра не мог заснуть.
И поэтому, боюсь, соседи были мной максимально недовольны, — вспоминает парень.
Илья старался выходить из комнаты в другие помещения, но это не помогало: везде шум. Особенно тяжело мужчине находиться на кухне, где беженцы из других стран часто слушают музыку без наушников.
Лица, ищущие убежища, прибывают в регистрационный центр в Тер-Апеле, Нидерланды, 08 декабря 2023 года. Фото: Vincent Jannik / EPA-EFE
В курилке я знакомлюсь еще с одним парнем из России — Эдиком. Эд уехал после начала мобилизации, она стала последней каплей. До этого сначала в его родном городе, а потом и в Москве парню неоднократно угрожали и избивали его.
Эдик. Фото автора
— Я не обращался в полицию, потому что знал, что полиция не примет заявление по дискриминации на почве ЛГБТ, — объяснил мне Эдик. — <…>
В Москве меня уволили с работы, потому что пришла женщина и попросила другого консультанта, не пидора.
Тогда у меня не было понимания, что этих причин будет достаточно для кейса беженца. А мобилизация полностью разрушила мою ментальную систему, потому что государство меня так и не защитило, а потом позвало отдать долг родине.
Эд стоит в расстегнутом сером пуховике, надетом поверх толстовки цвета милитари, и держит кружку с кофе. Мы обсуждаем, что происходит в лагере с русскоязычными квир-людьми. Эдик жалуется на бездействие сотрудников COA, которые равнодушны к проблемам просителей убежища. Вспоминает, как арабоязычный беженец пытался склонять его к оральному сексу. На жалобы Эда в COA никто не отреагировал:
— Этот араб пытался меня изнасиловать, он хватал меня за голову и заставлял меня ему отсосать. Я говорю: вот этот человек, его данные, имя, давайте вызовем прямо сейчас полицию, я не хочу здесь оставаться, видеть его лицо, это ненормально. На что мне пришел такой ответ:
«Доказать насилие в ваш адрес будет очень тяжело. Мы с ним поговорили, он всё отрицает». Конечно, отрицает, это дураку понятно. <…> Этот человек здесь живет до сих пор. Я его видел, когда мы курили, он мне постоянно улыбается.
За целый день, проведенный в лагере, я нигде не встретила ни одного сотрудника COA или охранника, кроме здания КПП. Похожая ситуация и в других лагерях. 29 июля 2024 года на российского просителя убежища, писателя Юрия Белоуса, совершили покушение в лагере Тер-Апель — одном из самых опасных AZC в Нидерландах. Причиной стала ориентация Юрия, за которую ему попытались «вырезать левый глаз». В интервью блогерке Алисе Двачевской беженец рассказывает, что сотрудники не стали вызывать полицию, а начали оперативно замывать следы крови. Инцидент не расследован до сих пор.
Мы с Эдом идем в другое здание, которое называется «пинкрум», — это безопасное пространство для квир-людей и женщин. Раньше здание пустовало, но Эдик с парой друзей убедили администрацию отдать его им. На каждом из четырех этажей — комнаты, отведенные под определенные виды досуга. Эдик встречает друга, который готовится к выставке в комнате для искусств: там лежат холсты, краски, глина и другие расходники. Мы поднимаемся на последний этаж, здесь две комнаты для отдыха. В одной — раковина, столы и стулья. Здесь можно выпить чай, кофе, прочесть брошюры о здоровье квир-людей, приеме препов (доконтактная медикаментозная профилактика ВИЧ среди не инфицированных людей. — Прим. ред.) и опасности заболеваний, передающихся половым путем. В другой — диваны и стол посередине. Стены разрисованы листьями растений. Эдик предлагает мне на выбор чай или кофе: «Ты бери кружку, там пакетики всякие, найдешь. А то никто не пьет ничего, и всё грустно стоит. Для кого я это принес?» Я соглашаюсь на кофе и спрашиваю Эда, почему он оказался именно здесь.
Брошюры в пинкруме. Фото автора
— Почему Нидерланды? — задумывается он. — Это очень смешной вопрос. Раньше я знал, сколько здесь было плюсов и минусов, у меня был ответ. А сейчас, находясь внутри системы, не знаю. Я сталкиваюсь с безразличием со стороны голландцев — грустно. Я ходил устраиваться на работу, и мне дали от ворот поворот, потому что я не говорю по-голландски. Не могу сказать, что у меня есть миллион высших образований. Но я ожидал, что мне помогут найти работу здесь, ожидания рассыпались. Мне никто не готов помогать.
Прилетев в Нидерланды, Эд сразу же пошел к полицейским в аэропорту, чтобы запросить убежище. Его проводили в специальную комнатку, где быстро оформили необходимые бумаги, после чего парня отвезли в тюрьму, там он провел почти неделю. Оттуда Эдика на такси перевезли в AZC Вагенинген, где он находится по сей день.
Первые три месяца в Нидерландах Эд пребывал в эйфории. Ему казалось, что он наконец вырвался в мир свободы, что здесь он получит помощь в изучении нидерландского и в интеграции. Реальность оказалась немного другой.
— У меня были завышенные ожидания от Нидерландов, — вспоминает Эдик. — Через три месяца у меня возникли первые осложнения с ухом. Я стал слышать хуже, но это у меня всегда. Потом, видимо, от уха осложнение пошло вниз — начала гнить челюсть. <…> Три месяца я ждал, пока мне вырвут зубы мудрости, каждый день принимал обезболивающие за свой счет и не мог нормально есть.
Объявления о мероприятиях для квир-людей в AZC Вагенинген. Фото автора
С медицинскими проблемами действительно сталкиваются многие беженцы, и далеко не всегда они могут рассчитывать на помощь. Год назад совершила суицид трансгендерная девушка из России Антонина Бабкина: незадолго до самоубийства она писала в телеграм-канале, что ей не выписали рецепт на антидепрессанты, которые она принимала, и ее мучает синдром отмены.
— Было понятно, что она покончит жизнь самоубийством рано или поздно, — говорит Эдик, который был знаком с Бабкиной. — Над ней издевались в интернете круглогодично. Думаю, она приехала в Нидерланды специально для совершения суицида [из-за повсеместной травли]. Каждый, как один, тебе то же самое расскажет.
После смерти Антонины Бабкиной, говорит Эд, ситуация начала понемногу меняться — по крайней мере в головах у некоторых. Но иногда люди всё равно доходят до отчаяния. СМИ пишет только об успешных попытках суицида. Неудачных было гораздо больше — даже на глазах у Эдика.
— У нас в лагере один парень, трансперсона, съел 40 таблеток парацетамола, запил алкоголем и порезал себе руки очень глубоко, — рассказывает Эдик. — Я тогда вообще офигел: мы ждали даже не скорую, а такси, потому что он был в своем уме.
Дело в том, что страховка беженца не подразумевает вызова скорой человеку в сознании. До больницы пострадавший может добраться только на такси или на общественном транспорте.
Из-за этого беженцы часто симулируют потерю сознания, чтобы им оказали срочную медицинскую помощь.
— Мы ждали такси на ресепшене около двух часов, у него кровь шла, — рассказывает Эд. — А им [сотрудникам COA] всё равно. Спустя два часа мы приехали, 15 минут сидели в очереди в приемном отделении. Когда взяли кровь, сказали, что у парня в крови летальные дозы парацетамола. За ночь его реанимировали. Это было ужасно — эти его кровавые руки…
С соседями у Эдика отношения очень разные. Но это беспокоит его не сильно, опасение вызывает скорее моральное состояние, своё и окружающих:
— У нас четыре человека в комнате. Один уехал в Амстердам, он работает на телеканале «Дождь», а второй сидит здесь круглосуточно в депрессии. Я с ним вообще не разговариваю, он просто постоянно лежит. У нас у всех едет крыша в той или иной степени. У кого-то — от длительного ожидания, у кого-то она поехала еще в России, у кого-то — в результате каких-то агрессивных действий, направленных в их адрес. Мои моральные ресурсы истощены, я не знаю, где брать эти положительные эмоции. Иногда кажется, что, если со мной что-то случится, мне никто не поможет. Это понимание пришло, когда в этом лагере умер человек. Его звали Ахмед, у него была астма, и он умер на моих глазах на лестнице. Прямо передо мной упал, начал задыхаться, и я не смог ему помочь, моя подруга не смогла ему помочь. Коашники (сотрудники COA. — Прим. ред.), секьюрити приходили, но они не обучены оказанию первой медицинской помощи. Я был шокирован, мы рассчитываем только сами на себя.
Здание общежития AZC Вагенинген. Фото автора
Отдельно Эда возмущает отсутствие специальных условий для ЛГБТ+ беженцев, которых селят в комнаты к гомофобам, не обеспечивая при этом должным уровнем охраны. Эдик вспоминает, как помогал своему другу Валериану, выходцу из арабской страны, который столкнулся с гомофобией со стороны своих соотечественников.
В действительности с гомофобией сталкиваются просители убежища из разных стран — об этом мне анонимно рассказал один из активистов, работающих с российскими беженцами. Россияне, по словам активиста, как правило, не стесняются говорить о своей сексуальности, в отличие от беженцев из многих других стран. Это объясняется большей осведомленностью беженцев из России о своих правах, умением искать информацию, знанием английского языка и более комфортным уровнем жизни в прошлом.
Быт в AZC тоже оставляет желать лучшего.
— Во первых, постельное белье, — перечисляет Эдик. — Каждый раз партия отличается, иногда она не пахнет совсем, иногда пахнет бомжом — я чуть-чуть рву пакеты, запах невыносимый — приходится перестирывать, машинки работают через раз.
Состояние ванных комнат и кухонь не лучше.
Эд показывает мне кухню: раковины явно засорены, во многих стоит оранжево-желтоватая вода, от нее идет резкий запах. То тут, то там — трупики жирных раздавленных тараканов.
— У нас на этаже в каждой ванной комнате грибок, черная плесень, — рассказывает парень. — В подвале, его тоже переоборудовали под беженцев, полная антисанитария. Там один душ и туалет на этаж, везде говно, волосы, всё воняет, с канализацией проблемы.
Первое время Эдику приходилось привыкать к тому, что соседи есть не только в комнате, но и на этаже. Они часто шумят, перекрикиваются, громко говорят по телефону, слушают музыку из колонок в любом месте общежития — из-за этого Эд не мог спать. Сейчас немного приспособился: начал пользоваться берушами, чтобы хоть немного высыпаться.
Эдик говорит, что уже не узнает себя прежнего.
— Когда я смотрю на себя в зеркало, думаю: блин, я выгляжу как какой-то постаревший твинк (на гей-сленге — совершеннолетний мужчина худощавого телосложения, выглядящий значительно моложе своих лет. — Прим. ред.), но уже надо взрослеть, — досадует он. — Я как будто на волне с молодежью, но сам уже не молодежь.
Стенд мероприятий AZC Вагенинген. Фото автора
Парень мечтает поступить в университет и всё-таки получить образование — в Москве он не доучился. А еще Эдик хочет вернуться к старому хобби:
— Я занимался растениями в России, — рассказывает он. — У меня была большая коллекция орхидей, я их выращивал, хотел вывести уникальные сорта — это мне приносило удовольствие. У меня была куча материалов на эту тему, зарубежные учебники, литература. Свою коллекцию я распродал. Она не была супербольшой, но там были некоторые экземпляры, которые были мне дороги. Хотелось бы продолжить заниматься этим. Не получится — значит, буду заниматься чем-нибудь другим, не знаю.
Саша, бывший преподаватель английского языка, попросил убежище в аэропорту Амстердама Схипхол. В Нидерланды он прилетел в марте 2023 года вместе со своим другом Вовой и с кошкой. Кошка стала первой проблемой.
Саша (слева) и Эдик в пинкрум. Фото автора
— У меня кошку заперли в карантин на четыре месяца, хотя у нее все прививки, справки были, — возмущается Саша. — Сказали, что это было за пределами Евросоюза [поэтому прививки не годятся]. В итоге я заплатил 1500 евро за ее пребывание.
Сказали: не заплатите — усыпим. А она мне как дочь, это уже какой-то шантаж, вымогательство!
Для Саши эмиграция в Нидерланды не первая. В 2015 году он уехал со своим парнем в Китай — преподавать английский язык детям. Потом отношения распались, и Саша стал думать, куда поехать дальше. Так родилась идея поехать в Нидерланды, и Саша позвал Вову с собой.
В лагере мужчинам выдали по набору постельного белья, чашке, тарелке и по сотне евро подъемных. Гигиенические наборы им вручили еще в аэропорту.
— Я доволен, что мы сюда приехали. Когда нас отсюда выпустят, мы сможем путешествовать, я уже и Швецию посмотрю, и Италию, и Францию — надо потерпеть, — говорит Вова. — У меня впечатление отличное, потому что знал, куда еду. Жду не дождусь, когда мы сможем здесь легально находиться, — буду поступать, хочу изучать работу мозга, до этого я хотел на художественное направление.
Стиральные машины в AZC Вагенинген редко работают исправно. Фото автора
Условия жизни в AZC, по словам Саши, стали лучше, чем год назад:
— Батареи стали топить лучше, чем в прошлом году, — говорит он. — Лагерь стал предлагать условия для каких-то конкретных групп людей. Например, это здание [пинкрум] было абсолютно пустым — по-моему, была только швейная комната. В какой-то момент сначала сделали эту комнату, вторую. Мы начали всё красить, разрисовывать. Женская комната росла, изменялась, ее улучшали, привозили мебель, сделали помещение для художников. Теперь это наш ДК.
С соседями у Саши отношения складывались в основном легко. Сейчас в комнате с Сашей и Вовой живет беженец из Бангладеш.
— Его подселили к нам в комнату, наверное, потому, что шансов, что мы его убьем, меньше, чем [что это сделает] кто-то другой, — говорит Саша то ли в шутку, то ли всерьез. — Он ужасно неудобный, хоть и безобидный человек: храпит по ночам, его надо чуть ли не палками заставлять мыться, чтобы от него не пахло, — в его культуре это типа нормально. Нам приходится на него давить: мол, вместе живем, давай друг друга уважать. Но прям неприязни, ненависти никогда не было.
До этого с Вовой и Сашей жил парень, который складывал использованную туалетную бумагу на совок возле унитаза.
— Общаться с сотрудниками не помогает: они просто кивают головами и говорят, что не могут ничего сделать, — рассказывает Вова. — Потом человек подрался у нас в комнате, и его переселили. На этом всё закончилось.
Саша вспоминает, что и сам одно время был не самым приятным соседом. На стрессе он очень много разговаривал в комнате и «был назойливым», но, к счастью, соседи с ним «адекватно обо всём пообщались». А вот бытовые условия, говорят мужчины, оставляют желать лучшего, особенно на кухне.
— Люди постоянно выливают макароны и рис в раковины, — жалуются они. — Слив постоянно забит, там всё гниет. На каждой плите дай бог работает одна конфорка, то есть из 48 работает шесть на всю кухню. На остатки еды сбегаются тараканы.
Саша говорит, что на него очень сильно влияют звуки и запахи в лагере: ему тяжело, когда люди слушают громкую музыку или не убирают за собой мусор.
— В этом году увезли очень много старых [беженцев] и привезли много молодежи, — делится он. — Им хочется постоянно каких-то вечеринок, движухи. Рано утром либо поздно вечером они начинают громко слушать свою национальную музыку. Людям постарше не хватает тишины, покоя. На кухне готовят что-то безумно неведомое. Бывает, выносят мусор с кухни, и на лестнице рвется мешок — остается след, как будто спускалась гигантская улитка, пахнет мертвечиной. Моют это не хлоркой, а чем-то более щадящим, запах долго остается.
Когда два-три дня подряд происходит террор запахами и звуками, мне становится очень хреново. Я не могу никому пожаловаться, просто молча страдаю, как лабораторная мышь. Некоторые выбрасывают мусор в окна, а у нас под ними деревья, получаются рождественские помойные деревья.
Вова видит жизнь в лагере иначе, он называет пребывание здесь «самыми счастливыми 18 месяцами в его жизни»:
— Конечно, это всё очень ново, я никогда не жил с другими людьми в одной комнате. Мне кажется, я быстро привык. Очень важно самому работать над ситуацией. Можно спокойно выходить и заниматься, чем хочешь. Я считаю, важно проводить дни снаружи лагеря. Если ты будешь с кем-то постоянно общаться здесь, всё равно что-то случится. Я стараюсь немножко абстрагироваться, поэтому, в принципе, мне хорошо.
Капающий кран на кухне AZC Вагенинген. Фото автора
После переезда в Нидерланды Саша стал религиозным человеком, ему это помогает жить:
— В России мне никто не говорил, какой на самом деле бог, — делится он. — В России бог — это какой-то начальник, который тебя ненавидит и накажет. А здесь я нашел Бога, он — меня, нам прекрасно вместе. Это мне помогает в моем психологическом состоянии.
Кроме религии мужчину поддерживает работа посудомойщиком в ресторане в 20 минутах ходьбы от лагеря:
— Мне пять месяцев делали BSN (персональный номер для каждого жителя Нидерландов. — Прим. ред.), из-за этого я не мог получить зарплату. А когда наконец ее получил, купил себе штаны, ботинки — сейчас чувствую себя намного лучше. Могу себе позволить не жить от пособия до пособия. В 36 лет человеку хочется иметь собственные деньги и ни от кого не зависеть, — подытоживает Саша.
Перед сном Саша часто думает о том, что не успеет увидеть бабушку до ее смерти:
— Ей мало осталось. Всё детство я постоянно ездил к ней в деревню. Так, как бабушка любит, никто не любит. Очень сильно по ней скучаю. Мое чувство юмора — от нее, и матерюсь я, как бабушка, она учила меня материться дозированно и к месту. Она всегда, когда что-то делает, пританцовывает, напевает, у нее шутки-прибаутки. И я тоже люблю что-то себе напевать, пританцовывать.
Вова мечтает, чтобы у него появилось личное пространство: «Иногда езжу, гуляю по городу и вижу, как у кого-то окна уютно светятся, елочка стоит. Хочется так же…»
Зато, говорят ребята, гомофобию в лагере им почти удалось победить.
— Сейчас мы всех зашугали, нас боятся, — шутят они. — Сирийцы, турки, марокканцы общаются спокойно с трансперсонами. Все поняли, что мы тут все надолго, каждый нашел себе какую-то отдушину за пределами лагеря. Год назад мы жили, как на привязи, это давило. Все друг друга на хуй посылали. Был ужас. Все желающие покончить с собой сделали это в 2023 году, остались самые стойкие.
Илья нашел работающую конфорку. Фото автора
Никита и Руслан живут в центре временного размещения беженцев и просителей убежища — лайнере под названием Galaxy. Здесь девять палуб, которые могут вместить порядка 3000 тысяч человек. Длина судна чуть больше 200 метров. В качестве беженского лагеря он стал использоваться с осени 2022 года по соглашению с эстонской судоходной компанией Tallink. От центрального вокзала Амстердама сюда добираться примерно 45 минут: сначала 15 минут на метро, а потом пешком вдоль шоссе, ориентируясь на велодорожки. Для живущих в лагере есть специальный автобус до центра города, который идет минут 15–20.
Решение бежать пара принимала вместе.
— У нас не было времени открывать визу, поэтому, выбирая между Испанией и Нидерландами как наиболее дружественными странами к ЛГБТ, мы выбрали последнюю, — рассказывает Руслан. — Сюда можно было без визы въехать транзитным рейсом до Белграда.
Руслан и Никита. Фото автора
В России Никита был оперным певцом, Руслан — учителем истории. Пара уехала в Нидерланды через два месяца после признания ЛГБТ «экстремистской» организацией.
— Мы поняли, что уже невозможно жить, становится страшно, — вспоминает Никита.
Убежище мужчины запросили в аэропорту Схипхол.
Их отвели в специальную комнату, где провели опись всего, что у них было, потом на десять дней отправили в тюрьму недалеко от аэропорта как нарушителей миграционного режима, а оттуда — в лагерь Люттелгест на северо-западе от Амстердама. Никита и Руслан сходятся во мнении: в плане быта это один из лучших лагерей.
— Это один из немногих лагерей бунгального типа, в одном бунгало живут максимум восемь человек, — объясняет Никита. — Если ты приехал один, у тебя будет своя небольшая комната. Кухня общая, там газовая плита, два холодильника, поставили печку маленькую. Дают денежку — готовь, что хочешь. Если ты хорошо ладишь с соседями, жизнь там будет песней. У пар всегда преимущество, потому что у нас свое пространство, мы ни с кем не контактируем, как правило.
Но вскоре у мужчин начались проблемы со здоровьем. Оба страдают биполярным расстройством: у Никиты БАР первого типа, у Руслана — второго. В России они принимали лекарства по назначению врачей и жили с терапевтическими собаками. В лагере они не смогли получить рецепты и завести животных.
— У нас была справка от российского психиатра по поводу собак, мы сделали нотариальный перевод на голландский, по итогу у нас был подготовлен пакет документов, — говорит Никита, он изучил все законы Нидерландов по поводу терапевтических животных. — Потом нам местный квир-правозащитник сказал, что мы имели на это [завести собак] право. Но в COA над нами просто начали издеваться. Я просил официальный отказ, потому что хотел подать жалобу. У нас есть записи, где на нас кричат и угрожают вызвать полицию.
В мае, спустя два месяца, Руслан совершил первую попытку суицида (при отсутствии медикаментозного лечения биполярное расстройство может спровоцировать суицидальное поведение. — Прим. ред.).
После этого медслужба сообщила, что забыла про обращения Руслана, и направила его к психологу.
— Когда мы приехали, я находился в ремиссии и думал, что сейчас мы быстро всё пройдем и всё будет хорошо, — вспоминает Руслан. — Когда я осознал, что на самом деле здесь люди сидят по два года, стало хуже. Мои розовые фантазии о том, что в Европе должен действовать закон, начали рушиться.
— Я чуть не лишился своего партнера просто потому, что кто-то что-то забыл, — подхватывает Никита. — Тогда я подумал: ладно, всякое бывает в жизни. В мае Руслан пошел по назначению к психологу, а не к психиатру, что меня тогда уже насторожило. Психолог ничего не может с этим сделать, нужен врач. До августа он ходил несколько раз в неделю на несчастную арт-терапию. Ему не становилось легче. В конце концов его стали обвинять в том, что он пропускает занятия и не хочет лечиться. Хотя я несколько раз говорил: это дисбаланс нейромедиаторов, нужны таблетки. Это мировые протоколы, все про это знают…
В сентябре Руслан совершил вторую попытку суицида. После этого молодые люди связались с психиатром из России и получили от него рецепт. На руку сыграло то, что к иностранным бланкам в местных аптеках у фармацевтов вопросов нет. Кроме того, молодым людям удалось получить компенсацию на купленные препараты от страховой. После этого состояние Руслана на время стабилизировалось. Но уже в конце октября мужчине снова стало хуже, у него случился психоз: он всё время говорил, что ничего не стоит, в жизни всё плохо и будущего нет.
«Жалобная машинка» Никиты для писем в COA. Фото автора
В этот момент в бунгало, где уже жили четверо геев из России и трансженщина из Турции, заселили еще одного — гетеросексуала. Обычно новых соседей всегда представляют сотрудники COA, но тут никто ничего не объяснил. Никита рассказывает, что у Руслана случилась истерика:
— Он лег посреди комнаты, протестовал.
Я понимал, что Руслан не в адекватном состоянии, я не смогу до него достучаться. Когда человек в состоянии психоза, у него откуда-то берутся силы сумасшедшие.
В конце концов, когда нам в очередной раз сказали очень грубо, что мы здесь вообще никто и новый человек будет жить в нашем домике, Руслан взял стул и начал бить в дверь в COA. Он ударил два-три раза, у него началась одышка, и он сел плакать. Этого хватило, чтобы вызвать полицию. Хотя была история, когда другой житель лагеря кидался едой в директора AZC и пытался ногой выбить дверь к нему в кабинет, — никого не вызывали.
Вместе с полицией приехала скорая — ее вызвал Никита, описав случившееся. Руслана сначала скрутили, но потом медики диагностировали ему психоз и не стали госпитализировать и увозить куда-либо. После этого случая парней перевели в два разных лагеря.
Когда Руслана направили в другой лагерь, Никита стал думать, как его оттуда вытащить. Но на следующий день к нему пришли сотрудники COA Люттелгеста и сообщили, что его тоже переводят, без объяснении причин. Для Никиты это стало большим потрясением:
— Я вернулся в комнату, абсолютно не понимаю, как дальше быть. Девять месяцев жили тут, у нас компьютер, два стола, вещи. Куда это всё? Я взял лезвие и просто всю руку себе исполосовал — натекла приличная лужица крови. Сотрудница COA зашла в комнату, посмотрела, ушла и вызвала скорую. Я продолжил резаться — пришли какие-то дядьки, замотали руку тряпкой. Приехала скорая [вызванная сотрудницей], сказали, что надо зашивать.
В больнице мужчине наложили 23 шва.
— Я даже не думал умирать, — объясняет Никита. — Это было импульсивное действие: был в ярости и зол от этой несправедливости.
Руслан тем временем совершил в «штрафном» лагере третью попытку суицида — прямо на глазах у сотрудников COA.
— Когда Никиту выгнали из Люттелгеста за попытку суицида, у меня резко ухудшилось состояние, — вспоминает Руслан. — Меня самого только выгнали, я в полутрясущемся состоянии, ничего не осознаю,
иду на ресепшн к охранникам, говорю: дайте мне бокал воды, я сейчас наглотаюсь таблеток и сдохну прям тут. Они мне просто дали стакан воды.
Таблеток было немного, поэтому меня просто вырвало.
Никита вспоминает, что в новом лагере его больше всего беспокоили соседи, употребляющие наркотики, он не понимал, чего от них ждать. Руслана же напрягала агрессия: один беженец в состоянии наркотического опьянения чуть не выломал ему ночью дверь.
На лайнере Galaxy 1 условия гораздо лучше. Лайнер выглядит чистым, и почти ничто здесь не выдает в нем лагерь для беженцев. Мужчины рассказывают, что их кормят три раза в день, выдают гигиенические принадлежности и пособие 14 евро в неделю. Из неприятного: гостям нужно записываться по почте за двое суток до визита.
Лайнер Galaxy. Фото автора
Теперь у Никиты с Русланом есть статус беженцев и общая мечта — завести детей и жить спокойной семейной жизнью. Никита хочет поскорее полноценно вернуться к музыке:
— Хочу спокойно творить, писать книги, музыку, — говорит он. — Я сейчас пишу музыку для оркестра, вернулся к этому. Это такое счастье, когда ты не думаешь о том, какие жалобы куда писать. А еще очень большая мечта — просто лечь в ванну.
Руслан же больше всего хочет, чтобы к нему вернулись собаки, которые остались в России.
— Мне не хватает собак, — признается он. — Они всегда со мной: за компьютером, на улице, в магазинах. Мне это очень важно.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}